Снишься мне - [55]

Мама разрешила бы ей помочь сделать соус и полить жиром индейку, она даже разрешила бы ей съесть немного теста для печенья, которое они делали каждый год. Весь дом был бы наполнен ароматом вкусной еды, смехом и музыкой. Они не были идеальной семьей, но ее родители делали все возможное, чтобы сделать праздники особенными. Мама всегда говорила: «Эмма, воспоминания важны, порой только умение создать хорошее воспоминание помогает увидеть разницу между счастливой жизнью и выживанием в череде сложных ситуаций». Теперь, сидя на заднем сидении машины, в кружении спертого сигаретного дыма, Эмма поняла, о чем говорила мама.

Спустя два часа Эмма стояла на кухне дома тети Милдред, любуясь подготовленным ею «пиром». Подготовка эта в большинстве своем состояла из разогревания блюд, потому что тетя покупала только ту еду, которую достаточно было разогреть на сковородке или засунуть в микроволновую печь. Стручковая фасоль, пюре, а также макароны с сыром – все можно было просто положить в микроволновку. Купленная ею индейка уже была готова, и ее нужно было только разогреть в духовке. Соус быстрого приготовления из коробки. Не было ничего, с чем Эмма не могла бы справиться. Просто следовала инструкциям на упаковках. Тетя оставила ее одну и заглянула только несколько раз, чтобы поворчать и пожаловаться, что Эмма решила, будто может приходить и уходить, когда ей вздумается. Эмма просто игнорировала ее и слушала Рождественскую музыку, которая играла в ее голове.

Как только стол был накрыт, Эмма попыталась проскользнуть в свою комнату. Но тетя схватила ее за руку и повернула лицом к себе.

– И куда это мы собрались?

– Я думала, ты захочешь, чтобы я убралась и не мешала тебе и твоим гостям веселиться, – сказала Эмма. Она боролась с желанием высвободить руку из тетиной крепкой хватки. Ее родители никогда не обращались с ней так грубо. Хотя ее и шлепали иногда за дело, но мама никогда не поднимала на нее руку просто от злости.

– Я хочу, чтобы ты была здесь, где я смогу приглядывать за тобой. Ты можешь служить нам и делать что-то полезное.

Эмме не понравилась такая перспектива.

– Ты уверена? Я бываю ужасно неуклюжей временами, – она привирала, но знала, что в этом нет ничего плохого, поскольку пыталась защитить себя. Эмма чувствовала, что не в ее интересах проводить время в кругу того типа людей, которые бывали у тети.

– Тогда лучше тебе ничего не проливать на моих гостей, а то будешь наказана. Разве моя сестренка не говорила тебе, что «пожалел розгу – испортил ребенка»?

Эмма почти фыркнула от смеха. Мысль о том, что эта женщина извергала строчки из Библии, была такой же нелепой, как политик, клянущийся на Библии, что будет честным и поставит интересы народа на первое место. Это, правда, было смешно. Но Эмма проглотила смех и просто кивнула тете.

Один за другим друзья Милдред начали появляться, и с каждым новым гостем количество косых взглядов и ехидных комментариев увеличивалось. Но Эмма не могла заставить себя казаться кроткой или напуганной. Она не доставила бы им удовольствия думать, что они как-то задевали ее. Напротив, она смело встречала их взгляды и смотрела в ответ с вызовом. Ее мама и папа не растили из нее трусиху, и она ни за что не унизилась бы перед подобными людьми.

– Она хорошенькая, Милли, – сказал один особенно скользкий тип, разорвав свой кусок индейки и облизывая пальцы. Эмма стояла на кухне в ожидании приказаний тетушки. Время от времени тетя кричала: «Наполни бокал, девчонка» или «Принеси еще еды, неблагодарная». Эмма прикусывала язык снова и снова, чтобы не сказать ничего, что могло бы вызвать тетин гнев. Она стойко переносила взгляды мужчин и насмешливые комментарии женщин. Но последней каплей стала выходка мужчины, которого тетя называла Рэтом. Он протянул руку и погладил Эмму пальцем по щеке, когда она наполняла его бокал. Никто не смел дотрагиваться до Эммы без ее разрешения. Ее мама всегда говорила ей, что ее тело принадлежит только ей и никто не имеет права прикасаться к нему.

Рука Эммы взлетела и с силой оттолкнула мерзкую лапу подальше от лица. Сузив глаза, она посмотрела на Рэта и произнесла сквозь зубы:

– Разве ваша мама не научила вас хорошим манерам? Я не хочу, чтобы вы ко мне прикасались. Не делайте этого, пожалуйста, – только постоянные настойчивые напоминания мамы о том, что нужно быть вежливой заставили Эмму произнести слово «пожалуйста», хотя девочка знала, что этот мужчина не заслуживал ее уважения.

– А она шустрая, Милдред, – засмеялся Рэт, продолжая наблюдать за Эммой. – Тебе надо продать ее, она бы принесла тебе копеечку.

– Продать ее, – зло отозвалась Милдред. – Она же... – женщина прервалась и посмотрела на Эмму. – Сколько тебе лет, девочка?

Эмма расправила плечи и отошла от стола.

– Мне восемь.

– Видишь, ей всего восемь. Чтобы я получила за нее?

Взгляд Рэта так долго задержался на Эмме, что она почувствовала приступ тошноты.

– Ей не так уж и далеко до детородного возраста, а пока ее можно заставить готовить и убирать в доме какого-нибудь мужчины.

– Почему же ей нельзя просто готовить и убирать в моем доме? Она вообще-то моя родственница, – сказала Милдред, чавкая.