«Это интересно», – сказал себе Говард, когда в его объектив попал русский водитель. Он выпрыгнул из своей кабины и побежал к подорвавшемуся «КамАЗу». Он бежал быстро. Босиком. Штаны его были подвернуты почти до колен. Вдруг после чьего-то выстрела пуля зацепила его босую ногу, у русского обнажилась белая кость, и сорванный кусок кожи, еще держась «на нитке», стал болтаться на бегу.
«Рожа» с карабином начал целиться. Старательно и наверняка.
– Не стреляй! – заорал ему Говард.
«Рожа» повернул свою рожу к кинооператору. В глазах было удивление.
– Не стреляй! – Говард подбежал к нему и, ударив ребром ладони по стволу, присел рядом.
Пропустил Говард немного. Русский добрался до цели. Говард дал крупно: открытая дверца кабины, водитель с окровавленной ногой вытаскивает раненого. Тот, как мешок, валится на него. Хромой пытается подставить плечо. Мимо проносится машина и закрывает видимость… Взвалить раненого на себя не удалось. Он соскользнул и упал на бетон. Русский поднимает его. Мимо проносится машина и закрывает видимость… Хромой берет раненого под мышки и тащит в сторону своего «КамАЗа». «Рожа» с карабином отпихивает Говарда и затем стреляет. У Говарда гудит в левом ухе. Видно, что «рожа» попадает в бок раненому, которого тащит хромой (тело вздрагивает, на рубашке появляется пятно). Крупный план – пятно увеличивается, вырастая книзу. Хромой тащит. Дотащил. В кадре русский (пассажир или офицер), лежащий на сиденье. Он стреляет из автомата, затем помогает хромому. Хромой толкает раненого к себе в кабину. Толкает двумя руками, плечом, стриженой головой. Изнутри кабины помогают. Крупный план – задравшаяся рубашка у хромого, белая спина под ней. Камера идет вниз – босые ноги, затем влево: на бетонке темнеют следы крови. Мимо проносится машина и закрывает видимость… В кадре – захлопнутая дырявая от пуль дверь. «В хромого таки не попали!» Машина медленно начинает двигаться. Очень медленно. «Ну, быстрее!» Поехал. Справа – грудной стон. Говард поворачивает камеру. В кадре – «благородно бледный» гранатометчик с выпученными от нервного напряжения глазами. Он кричит горлом и судорожно заряжает гранатомет. Выстрел. Говард переводит камеру на машину. У машины разваливается переднее колесо. Кабина «КамАЗа» слегка проседает. Хлопает измочаленная резина ската. Машина едет. Быстрее. Еще быстрее. Она последняя в колонне. Говард снимает горящий кузов. В кадр хлопьями летит черный дым. Пустая дорога справа. Вторая подорванная машина. Первая подорванная машина. Крупный план: пустая передняя полуось, пулевые отверстия на дверце. Камера влево. Далеко впереди – ковыляющая русская машина.
«Теперь лица победителей. Злые потные морды. Сверкающие глаза. Оскаленные зубы. Отличные зубы. Для рекламы. Таймер – 17 часов 45 минут. Всего шесть минут! Конец съемки…» Говард получил ногой под ребро. Разграбление русских машин он не снимал. Из кишлака уходили быстро. Русский пост был в восьми километрах севернее…
В монтажной включили свет. Толстый Брент сидел в кресле, как айсберг. От него веяло холодом, и над спинкой кресла видна была лишь верхушка горы – коротко остриженный затылок на больших плечах. Говард сидел сзади и чувствовал, что когда-нибудь разобьется об этот айсберг и утонет, как «Титаник».
– Нормально. Эпизод с русским водителем, конечно, нужно выбросить. А вообще – нормально. – Брент крутанулся в кресле и оказался лицом к лицу с Говардом.
– Я знал, что ты так скажешь, Брент… Но из-за русского меня чуть не убили. И потом, я горжусь тем, что сделал. Мне повезло, и будет жаль…
– Идиот, если мы дадим все, что ты наснимал, гордиться будет вся Красная армия… И не вздыхай. Я добавлю 20 процентов к гонорару.
