Снежный перевал - [4]

— Я уезжаю.

Он попытался сказать это как можно более спокойным и бесстрастным голосом, чтобы не волновать и не испугать ее.

— Куда?

— К Кербалай Исмаилу.

— Куда?! А сколько вас едет?

Младенец был неспокоен. Его крик заглушал их голоса, но женщина, казалось, не слышала плача.

— Трое.

Не знай она характера мужа, бросилась бы в ноги, умоляла: «Не уезжай, Халил!» Но она понимала, что это не поможет.

— Кто твои спутники?

— Абасгулубек и еще один товарищ, из города.

«Абасгулубек»... Она услышала только это имя. Оно вселяло в сердце веру и спокойствие, и она не расслышала конца фразы.

Так отчего же ты тревожишься?

Он и сам не мог понять, отчего расстроен. Подобно туче, приплывшей бог весть откуда и накрывшей вершину горы, в его сердце тихо вкралась печаль.

Он отвернул борт пиджака и стал отвинчивать железный винт, на котором держался орден. Несколько раз подкинул орден в руке, словно взвешивая, затем наклонился и прикрепил его к одеяльцу новорожденного.

— Эй, мужчина, это я доверяю тебе, не потеряешь?

Женщина поднялась так резко, что ребёнок заплакал.

— Как же это, Халил?

Чтоб успокоить жену, он провел рукой по усам и громко засмеялся; смех получился неестественным и неуместным.

— Не вставай, простудишься. Я сейчас уйду. Так слушай же меня... Не вставай. Накройся. Не простуди ребенка. Да, чуть не забыл: мы вместе с Абасгулубеком придумали этому мужчине имя. Назовем Нариманом. Был такой школьный товарищ Абасгулубека, большой человек.

Он поднял ребенка, поглядел ему в лицо и отдал матери. Младенец снова заплакал. Еще с минуту Халил глядел на жену и ребенка, затем, не оборачиваясь, прошел к двери...

Халил замыкал группу. Когда-то эти земли, по которым они проезжают, принадлежали Абасгулубеку. Одним из первых в уезде он передал их государству. Теперь это колхозная земля. Халил собирается весной посеять на этих участках пшеницу. Надо будет посоветоваться с Абасгулубеком. Он дает дельный совет.

Талыбов привез с собой кипу газет. Некоторые из них были совсем желтые, подобно бумаге из-под гусениц шелкопряда, на других ясно обозначались складки. Но были и совсем свежие. В кабинете Шабанзаде, потрясая кипой газет, Талыбов говорил:

— Следует оставить оружие.

— Как? Вы разоружаете нас?

— На что нам оружие! Мы уничтожим их прогнившие идеи посредством агитации, газет. Пусть они почувствуют, что вступили на кривую дорожку.

— Так вы и убили Кербалая посредством газет!

— Убьем. Вам неведома сила, заключенная в них.

Этот спор между Талыбовым и Абасгулубеком длился долго. Наконец Абасгулубек махнул рукой, поднялся и скинул с плеча ремень, на котором висела кобура маузера, положил его на стол Шабанзаде.

За день до этого Талыбов знакомился с личными делами Абасгулубека и Халила.

— Не нравится мне этот бек, — сказал он.

— Не вижу причин не доверять ему, — ответил Шабанзаде. — Люди знают его. Абасгулубек — организатор отряда «Красный табор», он сражался с врагами в Нахичевани, Зангезуре, в Дералаизе. Устанавливал в этих местах власть Советов. Передал свою землю государству. А сейчас руководит строительством большого цементного завода. О, если бы у нас был десяток таких коммунистов, как он.

Талыбов подчеркнул аккуратно отточенным карандашом слово «бек».

— Факт или нет?

— Факт-то факт, но я верю не этой приставке, а своему сердцу.

Талыбов повернулся, внимательно вгляделся в глаза секретаря.

— Скажите, отчего вы выбрали для этой цели именно его?

— Он пользуется большим авторитетом. Ни с кем иным Кербалай Исмаил не станет говорить.

— Вы можете поручиться, что он выполнит задание?

— Да.

— Хорошо. Этот разговор, я надеюсь, останется между нами.

Шабанзаде кивнул.

...А Талыбова все еще не оставляли сомнения. «Пусть это будет еще одним испытанием. Его семья и дети здесь. Мы ничего не теряем. Если он выдержит и этот экзамен, в него можно будет верить всегда».

В тот же вечер, перед отъездом, в узком темном коридоре гостевого дома его остановил невысокий человек в старой шинели.

— Вы хоть знаете, кто такой Халил? — в упор спросил этот человек.

Талыбов сначала испугался этой встречи и даже сунул руку в карман, за пистолетом, но, поняв, что опасности нет, решил выслушать незнакомца.

— Кто?

— Террорист. Я член партии. Я могу это сказать при всех. Не думайте, что я боюсь кого-нибудь.

Увидев, что Талыбов внимательно слушает его, он продолжал:

— Был у нас сельский староста. Халил, собрав родственников и друзей, спрятавшись за арыком у мельницы, убил ни за что человека. Разве так надо вести классовую борьбу? Разве совместимы революция и террор? И можем ли мы держать в своих рядах террористов? Я это у вас спрашиваю, товарищ Талыбов.

За подготовкой к отъезду разговор этот как-то постепенно стал забываться. «Убит сельский староста. Ну и черт с ним. Мало у меня забот!» Но сейчас он почему-то снова вспомнил тот вечерний разговор. Чуть придержав коня, он дождался, чтобы Халил приблизился, спросил у него:

— Товарищ председатель, говорят, вы убили старосту?

Халил ответил не сразу. Он посмотрел на ворону, которая было села шагах в двадцати от всадников, но с их приближением снова взлетела и удалилась на такое же примерно расстояние.