Снежный король - [54]

– Я тоже на все способен. У него остается право отвоевать самку, пусть пробует.

– М-да... Бери от жизни все, что считаешь своим, как говорит мама.

– Так ведь и ты берешь.

– Ну, да. Пока, Андрей.

Петр Ильич подошел к воротам дома и остановился. За спиной раздался визг колес – Андрей уехал. Переступив порог собственного гнезда, обустроенного любовно им же, теперь пустого и холодного, Петр Ильич почувствовал, как тяжесть опустилась на плечи. Новому гнезду всего лет пять, это, конечно, не дом Феликса, более скромное строение, но тоже впечатляет. Нет ни одной розетки, трубы, плинтуса, которые Петр Ильич не проверил бы лично. Еще тогда, уже не питая к супруге нежных чувств, он мечтал, как станет запираться в кабинете, читать книги, часами наблюдать за рыбками в аквариумах, смотреть телевизор у камина. Он страстно желал спрятаться, быть предоставленным самому себе, делать, что захочет. Тогда ему эти радости казались пределом мечтаний, ведь в квартире спрятаться негде. Мечты осуществились, некоторое время радовали, а потом неизвестно откуда в новый дом заползла прежняя рутина. Это случилось, когда трое птенцов покинули гнездо разом. У Петра Ильича остались кабинет, рыбки, камин... У камина он не сидит, ибо там облюбовала место жена, а когда он находится рядом с ней, появляется желание сбежать на Луну или закинуть Киру в глубь океана. В гнезде места много, но ему не нашлось. Там пустота и идеальный порядок, от которого разит смертельным холодом. Дом напоминает мебельный магазин разряда люкс, где интерьеры выставлены со вкусом, но комнаты нежилые. Так и дом – нежилой.

При виде жены, стоявшей к нему спиной, тяжесть сдавила грудь и плечи, словно удав, обвивала и душила.

– Есть будешь? – не обернувшись, спросила Кира.

– Я не голоден, – ответил он, потоптался и, не решившись начать тяжелый разговор, пересекая гостиную, бросил жене: – Я в кабинет, работы много.

Как сказала бы теща, брехня. Какая там работа, когда у него внутри революция свершилась и не выносит он коммунальных отношений с Кирой. Она же догадывается, так какого черта сама не расставит точки над i?

Плотно закрыв дверь, он удовлетворенно крякнул. Это единственное место, где дышится чуть свободней. Он сбросил пиджак, швырнул его на диван, ослабил узел галстука, расстегнул верхние пуговицы рубашки. Распахнув окно, Петр Ильич завалился на диван, закинул руки за голову и положив ноги в туфлях поверх пиджака, – здесь он имеет право вести себя по-свински. Вполголоса он произнес:

– Итак, на сегодня две проблемы: Кира и Герман. Не ожидал, что Герман пронюхает про завод.

Он устал скитаться на задворках, пора стать в авангарде. Это справедливо, ведь черную работу делал Петр Ильич. Правда, сегодня он допустил непростительную ошибку для своего возраста и опыта. Завелся, как мальчик, а следовало гордыню усмирить, обвести Германа вокруг пальца. То есть сначала усыпить бдительность, а потом уж думать, чем Герман может помешать ему конкретно и принимать контрмеры. Однако Петр Ильич в любом случае завод не отдаст, и баста! Вторая проблема куда более серьезная, ее нужно срочно решать.

Год назад в его жизни появилась Танечка – умница, красавица, талантливая девочка. Она пришла наниматься на работу, вакансия имелась, конечно, но не соответствовала ее уровню, однако Петр Ильич впоследствии устроил Таню на престижную работу. Вошла она в кабинет, а он получил глоток кислорода. Девушка оказалась коммуникабельной, остроумной, необыкновенной. В тот же день вечером он кутил с ней в кабаке далеко за городом. Запущенная дикая природа вокруг, необычный ресторан – списанный на берег катер, ночь и спиртное, уничтожившие все тормоза. Засиделись, не замечая стремительно летевшего времени. Он предложил ей остаться на ночь, заказал две каюты, предназначенные для загулявших клиентов. Когда проводил ее, Танечка потянула его за руку:

– Останьтесь.

И он остался. Кто же устоит перед молочно-белой и эластичной кожей, пахнущей цветами, перед молодостью и красотой, перед тихим шепотом воды, который доносился из иллюминатора, перед августовской ночью? Все случилось легко и красиво. Встречи стали постоянными, а он сделал массу открытий. Например, что осенью листва имеет обыкновение окрашиваться в желто-оранжевый цвет и как здорово наступать на опавшие листья, издающие завораживающий хруст под стопами. Или ходить по пуховику из белого снега. А дожди наполняют душу покоем и уверенностью, что жизнь только начинается. Петр Ильич понял: до сих пор он находился в летаргическом сне, теперь проснулся и познает мир. Началась другая жизнь, она разрешила бросать рубашки, куда попало, что не раздражало Танечку, а смешило. Можно пить водку, сколько захочется, тебе не скажут грубо: хватит, но – странное дело – пить почему-то нет желания. Можно сидеть до утра и спорить, тебя не будут насильно загонять в постель, можно сорить, громко хохотать, танцевать среди молодняка их дурацкие танцы, курить, ходить нагишом... И никто не упрекнет, не вспомнит о приличиях, статусе. Многое разрешила новая жизнь. Глупо? Смешно? Сентиментально? А не пошли бы все на... туда, туда! Петр Ильич счастлив, как может быть счастлив человек. У него есть положение, доход, Танечка. Нашлись завистники, «открывавшие» глаза, мол, твоя девочка клюнула на твою материальную базу. Они просто не знают ее, она любит его, в этом он уверен. Все тонко чувствуют отношение к себе, третий глаз подмечает ложь на уровне подсознания, другое дело – если хочется обмануться. Но Петр Ильич не обманывался, пусть даже уличил бы Танюшу во лжи, он простил бы и был бы благодарен ей за чудные мгновения, наполнившие смыслом его существование. В Крыму окончательно принял решение, сказал Танюше, что хочет уйти от Киры.