Второй пациент был тоже — не детский случай совсем, третий полегче, четвёртого передала сменщице, а на гневный рык начальства только пожала плечами. И задала тот самый вопрос.
— Я хочу понять пределы ваших возможностей, Анна Жановна, — сказал заведующий. — Чтобы я знал, на что мне рассчитывать, если вдруг что.
И как накаркал.
Через два дня на Феситвале Осенних Красок грохнуло. Старейший праздник, привезённый первопоселенцами с Терры, он всегда отмечался с размахом и карнавальным весельем. Барсучанск, как краевой центр, собирал немало приезжих. Между тем, так называемые «мирумирники», радикальное ответвление движения «Назад к природе», искренне считали, что без городов на планете наступит настоящий рай. Девизом их была пафосная фраза: «Миру — мир!», и в их понимании «мир» означал «натуральный век», от которого Ласточка с таким трудом отходила, пытаясь интегрироваться в активную жизнь за пределами локального пространства Снежаношара. Ну, а наличие на планете федеральных военных баз «мирумирники» вообще воспринимали как личное оскорбление.
С базой, однако, сделать что-либо серьёзное они не могли. А вот устроить акт устрашения в городе, рядом с которым та база стояла… Требования у них разнообразием не отличались. Оккупантов, федеральные Военно-Космические Силы, в смысле, — вон с планеты и из локали Снежаношара, города — срыть, всем в срочном порядке — переходить на экологически чистое натуральное хозяйство, а не то…
А не то будут взрывы. И взрывы. И взрывы. В людных местах, на праздниках. Демонстративно. Под протокол.
Психи. Ненормальные. Опасные ненормальные психи. Где они брали неэкологическую взрывчатку, вопрос большой. Ходили слухи, что производили сами. Мол, есть в горах хребта Харитонова, и в пустынных землях за ним тайные заводы и тайные же подземные города, со спутников их не видно, но они есть… Провалиться бы им всем под кору планетарную, прямо в пекло!
Поток пострадавших не иссякал. Работали в авральном режиме, заведующий сам взялся за дело. И показал класс. Руками. Ане, откровенно говоря, истекла лютой завистью. Она считала себя отличным специалистом, и не без оснований, но впервые видела человека, который принимал решения — не просто верные, но изящно-красивые — знающий, поймёт, — с такой быстротой и лёгкостью, что между лопаток возникал холодок: я работаю в паре с гением из тех, что приходят раз в сто, — нет, в триста! — лет.
Свет в конце туннеля появился лишь на третьи сутки. Ане запомнила холл, пустынный, тихий, с чёрными провалами окон — стояла глухая ночь. На диванчике лежала Лена Танеева, её срубило подчистую, там, где присела всего лишь передохнуть на минуточку. Ане принесла из подсобки плед, укрыла её, пусть спит. Сама Ане устала настолько, что спать уже не хотелось, хотя отражение в большом зеркале светило красными, как у упыря из детских книжек, глазами.
— Кофе, Анна Жановна?
Баранников держал в руках две дымящиеся кружки.
— Спасибо, — кивнула Ане, принимая горячее.
Пила мелкими глотками, с удовольствием ощущая, как растекается по телу блаженное тепло.
— Ещё один на сегодня, — сказал заведующий, покосился на Танееву, вздохнул и сказал: — Пусть спит. Пойдёмте…
Травма — не план, задвинуть на потом нельзя, счёт идёт порой на минуты. И кто, кроме тебя?
Чернильная тьма за окнами сменилась вязкой жемчужной серостью утра. Доктор Баранников аккуратно вносил записи в таблицу, светившуюся на голографическом экране личного терминала. Ане принесла кофе к нему в кабинет, он не просил, но она не стала спрашивать. Он кивнул с благодарностью, сказал:
— Поставьте.
А сам продолжал что-то править в отчёте. Ане вздохнула, отошла к окну. Оттуда открывался вид на больничный парк, на блестящую широкую полосу Донной реки. За рекой поднимались в сиренево-синем утреннем мареве близкие вершины хребта Харитонова — белоснежно-царственные, слегка розоватые в лучах утреннего солнца.
— Вы хотели узнать мой предел, Гордей Павлович, — сказала Ане устало. — Вот он, достигнут. Семнадцать операций за трое суток… Восемнадцатую не переживу, хоть режьте.
Ответом ей было молчание. Ане обернулась. Заведующий спал, положив руки на стол и уронив на них голову…
Утренний обход начался по плану, в девять. Танеева, Ступин, Максов и Галечкин выглядели — как вчера с того света. Серые лица, зевки украдкой в ладонь. Зато доктор Баранников являл собой эталон Правильного Врача. Железобетонный! Если не видеть, как он спал под утро, носом в собственный стол… Ане отчаянно завидовала и старалась держать фасон под стать начальству. Хотя хотелось одного: закатиться куда-нибудь в тёмное место и — спать, спать, спать, СПАТЬ!
Состояние у всех прооперированных оставалось тяжёлым, но стабильным. Кроме одного. Ему было одиннадцать, звали его Антон Чекмарёв, и он устал бороться за жизнь, так несправедливо с ним обошедшуюся. Тот самый случай, когда сделано всё возможное и всё невозможное, но медицина бессильна. Врачи не боги. Ане не могла смотреть в глаза матери мальчика, полные надежды и веры в могущество современной нейрохирургии.
— Надейтесь на лучшее, — сказал ей заведующий. — Но будьте готовы…
