Снежные зимы - [37]

— Ну, как тебе служится?

— «Как тебе служится, с кем тебе дружится?» — весело продекламировал сын и так же весело ответил: — Хорошо, отец. Поначалу было трудно. А теперь — ничего, даже нравится. Не надо много думать. Всё делаешь по команде.

— Не утрируй, пожалуйста. Ты не безголовый автомат.

— На своем боевом посту я думаю. У таких приборов нельзя не думать. Я могу открыть тебе секрет, товарищ полковник запаса. Если знаешь, что благодаря твоей работе в штабе флота и противовоздушной обороны каждую минуту и каждый час знают, что делается в небе, куда какой предмет летит и с какой скоростью, где, в каком квадрате стадо овец подняло слишком высокий столб пыли, так, скажу я тебе, такое чувствуешь!.. И гордость. И радость. И уверенность, что никакой гад неожиданно не плюхнет папе и маме на голову какую-нибудь игрушку, как в сорок первом. Пускай попробуют. Нам показывали, чем мы можем ответить. Правда, у меня возле этих «пушечек» похолодело внутри. Я не хотел бы нажать на эти кнопки. Но людям, которые изобрели наши приборы и все прочее, я готов в ноги поклониться. Можешь себе представить — твой сын, бездарный математик, не в пример своей гениальной сестре, здесь полюбил технику? Правда. Я даже думал: не сделать ли своей профессией работу с этими приборами?!

Это признание обрадовало отца. Говорил Василь, безусловно, искренне и серьезно, хотя и ребячился немножко, чуть бравировал. Только насчет профессии — отец не совсем понял. Спросил.

— Наш командир агитирует меня пойти в инженерное училище.

Такое намерение сына должно было бы обрадовать — вон как изменились его взгляды! Но Иван Васильевич вдруг почувствовал, что в глубине души ему не очень хочется, чтоб сын на всю жизнь остался в армии. Лучше бы скорее возвращался домой. Упрекнул себя: «Раскисаешь под старость, как его мамочка. Хочешь держать под крылом. Пускай выходит в широкий мир». Сказал:

— Что ж… недурная перспектива.

— Но если б в армии все были, как наш командир. Если б не было дураков…

Отец весело засмеялся.

— Чего захотел! Не помню, кто из великих сказал: без дураков было бы скучно.

— Это верно — с ними весело, — согласился Василь без улыбки, с мрачной суровостью. — Так весело…

Иван Васильевич вопросительно глянул сыну в лицо, сказал:

— Тебя обидел кто-нибудь?

— Нет. Никто. Но есть у нас один солдафон, все время боюсь, как бы не сорваться… А он — шишка.

— Я прошу тебя, Вася. Не от своего имени. От мамы. Я понимаю, случалось — сам давал дуракам в зубы. Но у меня было другое положение. Ты — солдат.

 Василь, замедлив шаг и даже сбившись с ноги, так же пытливо посмотрел на отца, заглянул в глаза. Минуту тянулся немой разговор, который оба хорошо понимали. Наконец Василь широко улыбнулся.

— Не бойся. Не сорвусь. Научен уже.

Дождь перестал сеяться. Падали редкие капли. Облака поднялись выше. Или, может быть, так казалось потому, что все ниже и ниже спускались они. Когда дошли до поселка, Василь предложил:

— Пойдем погуляем у моря.

Волны бухали с прежней силой, только как бы реже, с большим раскатом. Они вышли но узкому переулку на берег. Море дохнуло в лицо солеными брызгами и запахом водорослей. Здесь, вблизи, белые гребни валов не казались такими грозно-фантастическими, уже не страшно было, что море водяной горой обрушится на землю. Все стало обычным. Но Антонюк увидел, как загорелись у сына глаза, раздулись ноздри, как он склонился над обрывом: вот-вот кинется в самую высокую волну. Нет сомнения: морские просторы приворожили сухопутного моряка.

— Море съело пляж, — сказал Василь с восторгом перед могуществом стихии и радостно засмеялся. — Негде будет «дикарям» отлеживать бока. Сколько их сюда наезжает летом! Лодыри!

— Ты строго судишь людей, использующих свое право на отдых. Разве твоя мать или Лада лодыри?

Василь немного смутился.

— Некоторые тут все лето сидят.

— Ты все знаешь…

— Совхоз — наши шефы. А дармоеды эти живут у совхозовцев. Правда, местные тоже научились их обирать.

— А заодно и тех, кто приехал отдохнуть на честно заработанную копейку.

— Да уж, конечно, не разбирают, с кого слупить больше, с кого меньше. Лови момент.

Такие рассуждения сына не понравились: одних он осуждает огулом, других так же огульно оправдывает, уверенный, что он — за людей трудящихся, которым можно простить такой небольшой грех, как выколачивание денег из курортников. Видно, хороши шефы эти совхозники, если такое влияние оказывают. Спорить трудно, не зная этих людей и их психологии. Он никогда не живал в таких курортных местах. Сын, между прочим, словно прочитав его мысли, сказал:

— Напрасно ты, отец, не ездил к морю. У тебя были такие возможности.

— Я не люблю курортов.

— Можно полюбить море.

— Я люблю поле и лес. Ты полюбил море?

— Полюбил. Это здорово, я тебе скажу. Даже в такую погоду — чудо. Неужели не понимаешь? А летом, когда солнце!.. Нам с горы его видно на десятки миль. Искрится все. И без конца меняет краски. Каких не бывает цветов! Когда солнце всходит, когда заходит. В полдень. Стоишь на посту — глядишь и не налюбуешься. А если б ты с аквалангом спустился под воду. Сказка! — От восторга он говорил отрывисто, как школьник.