Снежное пламя - [32]

— К вашему сведению, мисс Кеннеди, вы, пожалуй, чересчур доверяете неизвестным персонам, подобным мне, — заметил Джастин.

— Доверяю, но отнюдь не первому встречному.

— Ты рискнула довериться мне! И это после того, как я пытался застрелить тебя из лопаты.

Кристина засмеялась и просто сказала:

— Я тебе верю, и ничего с этим сделать уже нельзя.

— Ты однажды уже ошиблась.

— С той поры моя интуиция крайне обострилась, и я больше всего полагаюсь на нее.

Джастин довольно рассмеялся и крепко сжал ее в своих объятьях.

* * *

Ночь прошла, на дворе утро, на душе — праздничное ощущение медового месяца. Позавтракав у камина приготовленными тут же тостами, Кристина и Джастин лежали, обнявшись, на диване, и лениво наблюдали за игрой огня в камине, как умиротворенно мигают свечи (день вновь выдался сумрачный), и не думали о времени. Им было спокойно, тепло и хорошо вместе. Отставив в сторону чашку из-под кофе, Кристина положила голову на плечо Джастина и подумала, что хотела бы никогда отсюда не уезжать.

И это притом, что она до сих пор ничего о нем не знает.

— Ты умудрилась не задать мне ни одного вопроса, — заметил Джастин.

— Разве я могу осмелиться! Ты оторвешь мне голову и вместе с нею закопаешь в ближайший сугроб.

— Ага, значит, я, по-твоему, все-таки способен на это! — шутливо заметил он.

— Да! — прямо сказала Кристина.

— Итак, ты поверила мне на слово. И это после всего случившегося, — недоумевал Джастин, погрузившись в глубокую задумчивость.

— Не знаю, что произошло в твоем прошлом, вероятно, тебе страшно до сих пор даже вспоминать об этом. Но почему обвинение пало на тебя?

— Ты в самом деле не знаешь, кто я? — спросил он.

— Нет, конечно. Ты хочешь сказать, что Джастин Магнуссон вовсе никакой не Джастин Магнуссон?

— Нет, я Джастин Магнуссон, — с трудом выдавил он. — Но в миру я известен под другим именем. В театральном и околотеатральном мире, скажем так.

— И кто же ты в театральном и околотеатральном мире?

— Там я известен как Джон Маунтджой.

Кристина в изумлении отшатнулась от него, но мгновенно в ее взгляде появилось выражение сочувствия и сострадания.

Джон Маунтджой…

Постепенно воспоминания всплыли в ее памяти: мелкие подробности она, естественно, забыла, но история с давним шумным скандалом запомнилась надолго. Не каждый день известнейшего драматурга арестовывают по обвинению в убийстве жены, особенно, если жену зовут Майра Бреккенридж, и она — популярнейшая современная звезда театра и кино.

«Убийство в загородном особняке!» — гласил один из крупных заголовков. И это — тот самый загородный особняк, где он, по одной из версий следствия, совершил убийство.

— О Господи! — произнесла Кристина.

— Ты и теперь продолжаешь верить мне? — спросил Джастин.

— Да, верю!

— Невероятно! Неужели такое может быть? — сказал он еле слышно, благоговейно касаясь ее пушистых волос.

Кристина была растрогана. Она чувствовала, как ее переполняют любовь и нежность.

— А разве может быть иначе? — проникновенно ответила она.

— Я так часто и жестоко обжигался в жизни…

— И я тоже, но, конечно, не так опасно, как ты…

— О, нет! Это несопоставимые испытания, — сказал он.

Джон Маунтджой…

Если бы она постаралась сопоставить некоторые выразительные детали, она, пожалуй, догадалась бы, кто был хозяином загородного дома. Обычно драматурги не столь часто привлекают внимание светской прессы — иное дело кинозвезды.

Но Джон Маунтджой и без того был любимцем журналистов и театральных критиков. Его первая пьеса, сразу ставшая бестселлером, была поставлена на Бродвее, когда ее талантливый автор еще только учился в Колумбийском университете. Каждая следующая его постановка получала не только восторженные отзывы профессионалов, но и встречала горячий прием у публики. Кристина припомнила один из отзывов об очередной пьесе, прочитанный ею лет пять-шесть назад: «Мистер Маунтджой дарит зрителю всю гамму человеческих переживаний. Вслед за актерами мы смеемся, плачем, боремся, потому что перед нами не ходульные персонажи, рвущие в клочья надуманные страсти, а живые люди из плоти и крови с их реальными проблемами и неистребимым чувством юмора».

Кристина видела его фотографии — в лучшем случае вполоборота: Джон Маунтджой избегал фотокамер и телеобъективов. На торжественных приемах в Бродвее по случаю премьеры новой пьесы на нем всегда был элегантный смокинг.

В джинсах и фланелевой рубашке, а тем более обнаженным, она его на снимках, разумеется, не видела.

А кроме того, Кристина была уверена, что он гораздо старше.

Она припомнила, как Джон Маунтджой торопливо, закрывая лицо руками, проходил в здание суда или выходил из него в ослепляющем свете софитов, нахальном блеске фотовспышек. Он ни разу не ответил ни на один вопрос многочисленных журналистов, чем выводил их из себя. В ответ на такое поведение последовал разнузданно-агрессивный тон прессы, освещавшей все запутанное дело прославленного драматурга.

Зато Майра Бреккенридж в их публикациях представала безукоризненным человеком, поразительной актрисой и редкой красавицей.

И она действительно была необычайно красива, не могла не согласиться Кристина.

— Если я не ошибаюсь, вы в недоумении, мисс Кеннеди? — с нескрываемой иронией спросил Джастин.