Снежное дыхание любви - [3]

— Ты щедрый, — наконец Нина отстранилась, но на Диму не смотрела. Она опасалась, что он поймет по глазам, что с ней творится. — Но я не принимаю. Я хочу… — наконец, она посмотрела в его темные глаза и тихо сказала: — Чтобы мы поделили эти букеты. Оставили на память. Один тебе и один мне.

— Ты считаешь, их стоит оставить на память? — Дима улыбнулся, а Нина не отрывала глаз от его губ. Она уже знала, какие они на самом деле теплые и мягкие. Уже попробовала их на вкус…

— Стоит, — сказала она. — Цветок лилии — символ невинности.

Дима засмеялся.

— Звучит интересно, — он быстро опустил руку и под столом нашел ее колено. Она вздрогнула. — Если это символ последней невинной встречи, — он не мигая смотрел на нее, — я… готов взять его на память.

Нина подскочила на диване.

— Да ну тебя, — вспыхнула она.

— Что такого я сказал? — Он вытаращил глаза, смешно по-детски вращая ими.

Нина засмеялась. Сейчас она видела прежнего Диму, который до сих пор не тревожил ее опасными словами.

— Что я такого сказал? — настойчиво повторил он. — Объясни, что ты услышала в них такого…

— Ничего не услышала, — ответила Нина. — С чего ты взял? Давай лучше пить чай. Ты сам читал вот здесь, — она ткнула пальцем в меню, — что этот чай прочищает мозги и освежает разум.

— Мой разум свеж, — Дима усмехнулся. — Как никогда. Он мне подсказывает, что мы оба уже взрослые, — теперь в его голосе не было игры.

Нина молча подняла чайник, пытаясь унять дрожь в руках. Она уже почти дотронулась носиком чайника о край его чашки — и она предательски звякнула.

— Хорошо, все, как ты хочешь, — сказал Дима. — Мы попросим девушку выловить нам букеты. — Он поискал глазами официантку. Но ее не было в зале. — Потом, когда я буду расплачиваться, я ей скажу. А пока давай-ка выжмем весь аромат и все целебные свойства из обоих.

— И станем… — подхватила Нина. Она обрадовалась, что он готов перейти на безопасную тему.

Но Дима перебил ее:

— Мы станем способны на то, — он быстро наклонился к ней и, горячо дыша в шею, закончил: — Чего давно хотели…

Она отпрянула.

— Ага-а, значит, знаешь, о чем я, да? Конечно, знаешь. Тогда чего ты боишься?

Нинин пульс сейчас мог соперничать с пульсом лыжника, который пробежал олимпийскую дистанцию. Сто восемьдесят ударов в минуту. Она пыталась унять его чаем. Никогда Дима не говорил ничего подобного. А она… она хотела услышать?

Хотела. Но только услышать. Чтобы знать, она — как все. Во всем, кроме пятна на лице.

Но не обсуждать, не делать… Потому что у нее свои собственные представления о том, что нужно ей и когда…

Наконец, чайно-лилейные букеты перестали колыхаться в сосуде, зелень топорщилась, словно ее никогда не укрывала вода.

— Заверните нам эти цветы, — попросил Дима, когда официантка подошла к столу и протянула руку к прозрачному чайнику.

— Два букета, пожалуйста, — добавила Нина.

Восточное лицо девушки не дрогнуло, она медленно кивнула.

— Одну минуту. — Чайник уплыл вместе с ней за ширму, расписанную драконами.

Дима подмигнул Нине:

— Видишь, все только так, как ты хочешь.

— Да, — сказала она, — я… — так хочу. — Но в голосе не было намека на то, что имел в виду Дима. Нина заметила, как скривились его губы.

Из-за ширмы, быстрее, чем через минуту, выскользнула девушка. Она держала перед собой прозрачный пакет, внутри которого, как только что в чайнике, лежали два букета.

— Ох, — не удержалась Нина. — Как здорово.

Дима взял пакет и отдал Нине.

— Дели, — сказал он. — Какой тебе, какой мне.

— Вот, — Нина пошуршала бумагой, вынула один. — Это тебе. А вот этот — мне.

Дима засунул букет в нагрудный карман флисовой рубашки. Нина заметила небрежность жеста, отвернулась к стеклянной двери. Он накинул куртку ей на плечи, помог надеть.

За высокими домами отгорал один из последних солнечных дней сентября, так похожий на летний. В общем-то, с печалью подумала Нина, может, даже не день отгорал, а их общее с Димой прошлое?

Она уткнулась носом в букет. Никакого запаха. Он перешел в чай, который они выпили.

2. В сердце только боль

Нина забралась в кресло с ногами, укрылась синим пледом до самого подбородка и смотрела на книжную полку. Там, на фоне разноцветных корешков, стояла узкая керамическая миска, в которой плавал чайно-лилейный букет. Вот уж символ так символ, подумала Нина, и ее губы дрогнули.

Не пришлось долго ждать, чтобы узнать — от их с Димой прошлого тоже не осталось никакого запаха, как у ее букета. Свой он наверняка выбросил, едва они расстались возле школы. Она как раз на половине пути между их домами, голубая школа, к которой в это лето пристроили кирпичный корпус для малышей. В новом облике она стала чужой. Как они с Димой в новой жизни.

Нинины плечи опустились, руки метнулись к лицу, чтобы опередить слезы. Плотина, которую она выстраивала в последние дни с таким тщанием, не выдержала напора.

Нина рыдала, громко, отчаянно. За серым окном сеял свои мелкие капли осенний дождь, а они, эти капли, как самые настоящие семена, всходили, из них вызревали большие лужи.

Раньше она любила такую погоду. Под дождик хорошо читать, думать, наблюдать за морской свинкой, кормить рыбок, которым уютно и тепло в большом аквариуме с теплым светом.