Снегири - [30]

Был конец мая, начались каникулы, и сегодня нас собралось достаточно для игры. Я не придумала заранее, где буду прятаться, поэтому пришлось бежать в подвал. Подвал нашего дома был единственным местом, которого мы боялись. Родители запрещали нам прыгать по гаражам, лазить по брошенной стройке, ходить на железнодорожную станцию, бегать на речку и заходить в подвал. Мы пренебрегали всеми запретами, кроме последнего. В подвале было страшно, и там явно было страшное. Там не было света и пахло гнилью, туда вели скользкие, грязные, мокрые ступеньки, там летали гигантские комары. Ступеньки заканчивались дверью, которая всегда была открыта. Несмотря на то, что на нее время от времени ставили замок, он неизменно исчезал. В тот момент, когда я из солнечного майского дня с бьющимся сердцем вбежала в затхлую темноту подвала, я поняла. Я знала это давно, мне это снилось, просто я боялась признать очевидное, слишком уж это было страшно: бес живет в подвале. Пришло время подвига, и я должна была доказать, что мы с Иисусом никакие не трусы.

Я приступила к подготовке. Пересмотрев все имеющие в доме альбомы по искусству, я поняла, что мне нужен, во-первых, крест, а во-вторых, белое одеяние. Этих предметов в доме не было, поэтому Мелкий предложил изготовить их самостоятельно. Крест мы сколотили в гараже из остатков старой табуретки. Дедушка, который в это время перебирал картошку, не обратил на нас никакого внимания, поскольку, когда Мелкий думал, он любил вбивать старые гвозди в доски, так что звуки были привычные. Одеяние я решила сделать из своей простыни. Это было опасно, бабушка в любом случае заметила бы дыру, но выхода не было. К вечеру все было готово. В ранние сумерки мы появились во дворе. Вообще-то я планировала совершить свой подвиг в одиночестве, Мелкий должен был ждать меня снаружи. Однако во дворе мы наткнулись на часть нашей компании, которая решительно не знала, чем себя занять. Увидев крест, они потребовали объяснений. Я хотела кратко и сухо обрисовать ситуацию, но меня понесло. Когда я закончила, то увидела, что окружена плотным кольцом людей с просветленными лицами и горящими глазами. «Мы пойдем с тобой», – тихо сказал кто-то. Остальные молча закивали головами. В этот момент я поняла, что так и должно быть: у Иисуса тоже были соратники.

Надев простыню и взяв в руки крест, я двинулась к подвалу. Остальные, почему-то разбившись на пары, пошли за мной. Мелкий бегал вокруг, у него не было пары. Обычно его парой была я, но сейчас мои руки были заняты крестом. Медленно, в полной тишине мы приближались к подвалу, сумерки совсем сгустились, из подвала шел отчетливый запах плесени. Мне не было страшно, я была готова ко всему.

Тут кто-то дернул меня за руку, и я выронила крест. Передо мной стоял папа моего друга Саши и с ужасом смотрел на меня. Через какое-то время он смог выдавить из себя вопрос: «Что вы делаете?» Я подняла крест и все ему объяснила. Но в тот момент, когда мы собирались идти дальше, папа твердо сказал: «Дети, уже поздно, всем пора расходиться», после чего взял меня за руку и поволок домой. Я опять уронила крест, Мелкий его подобрал и схватил меня за другую руку. Во-первых, он не мог бросить меня одну, во-вторых, ему было страшно. По дороге домой я заплакала. Все было кончено. Бес тихонько хихикал в подвале.

Дверь нам открыла тетушка. «Вот, – смущенно сказал Сашин папа, – вы уж сами разбирайтесь». И поспешно удалился. Тетушка с немым ужасом взирала на нас. Я даже не пыталась утирать слезы, Мелкий сжимал крест. На шум из кухни вышла бабушка, а из комнаты – дедушка. Дедушке хватило одного взгляда, чтобы понять, в чем дело. «Эльза, иди в свою комнату и перестань плакать», – сказал он мне. Мы с Мелким, не разуваясь, побрели к себе. Последнее, что я слышала перед тем, как Мелкий закрыл дверь, был суровый дедушкин голос: «Ну и кто дал этому ребенку Библию?» Мы не стали включать свет и сели на пол. Я продолжала рыдать. Мелкий, отложив крест, вытирал мне слезы простыней, гладил мою руку и говорил: «Не плачь, только не плачь, мы потом туда обязательно пойдем, я с тобой, я не боюсь, не плачь, лето ведь только началось, у нас еще будет время».

Облепиха

«Некоторые люди категорически не могут делать некоторые вещи», – с горечью думала я, сидя на стремянке и собирая облепиху. Мелкий примостился рядом со мной и занимался тем, что не менее категорически опровергало мои горестные раздумья, – болтая ногами, он читал стихи. Первое было естественно – очень сложно не болтать ногами, когда сидишь на стремянке, а земля далеко внизу, удивительно было второе. Когда Мелкий пошел в первый класс, мы столкнулись со следующей проблемой: он не мог ничего выучить наизусть. Мы проводили долгие и безрадостные часы, пытаясь справиться с этим. Все было безрезультатно, если, конечно, не считать результатом стойкую неприязнь к строчкам вроде «Зима… Крестьянин, торжествуя…», которая довольно быстро развилась у всей семьи, включая Найду и кошку. Выход из положения обнаружился случайно.

Как-то в середине сентября, когда мы с Мелким – точно как сейчас – сидели между небом, таким пронзительно синим, какое бывает только осенью, и землей, такой безлюдной и разноцветной, какая бывает только на дачных участках, когда все давно уехали, и собирали облепиху, я думала о том, как бы сделать стенгазету. Это было задание, которое нам дали молодые учительницы-практикантки. Они рассказывали нам про родной край. Это – одновременно – было не очень интересно и не очень правда. Не очень интересно, потому что, судя по их рассказу, в нашем краю все время что-то добывали, строили и боролись с природой. Не очень правда, потому что большую часть свободного времени мы проводили, лазая по заброшенному, поросшему травой и кустами заводу или недостроенным, но уже превратившимся в руины зданиям, про которые говорили, что, когда их достроят, это будет школа или поликлиника, но мы точно знали, что ничего такого не будет, потому что, сколько себя помнили, эти здания всегда стояли недостроенными и очень интересно разрушались. Так что мы точно знали, что в нашем краю ничего не строят и с природой не борются, а, наоборот, всячески увеличивают ее количество на дачах.