Снег в июле - [107]

Несмотря на обходительную улыбку, он железно деловит. Настойчиво добивается от нас, чтобы назвали сроки подготовки фронта работ. Все, что мы говорим, он тут же записывает в табличку, которую расчертил еще до совещания. Мы с ужасом наблюдаем, как заполняются все табличные клеточки.

Наконец Канарейкин удовлетворенно захлопывает тетрадку — все длинные и зачастую путаные наши ответы он разместил на половине странички. Он рассказывает, что представлял свое объединение и за границей. Глядя на его тетрадь в твердом синем переплете, мы пытаемся сообразить, сколько страничек он затратил на каждую страну.

Чтобы как-то сбить впечатление от гостей и показать, что и мы не лыком шиты, кое в чем разбираемся, взял слово прораб Беленький, наш главный спорщик.

— Очень, конечно, приятно иметь дело с такими заслуженными монтажниками, которые даже за границей вкалывали, — с определенной дозой иронии начал он. — Но вот много записали. А как же башенные краны? О них и слова не сказали, а краны по меньшей мере месяц рассчитывают…

— Месяц? — любезно спросил Канарейкин. Он пододвинул к себе чертежи здания, посмотрел минуты три, не более. — Вот тут один кран ставить, тут другой, — показал он на плане. — А марку крана запишите, товарищ…

Беленький было по привычке заспорил, но Канарейкин только улыбнулся. (После целая группа проектировщиков рассчитывала установку кранов. Все оказалось правильным. Именно тогда мы прозвали его богом монтажа, или сокращенно — просто «Богом».)

Совещание окончено. Все встают. Мы обмениваемся таким количеством улыбок, что их хватило бы, по меньшей мере, на десять наших оперативок.

Когда гости уходят, некоторое время все озадаченно молчат.

— М-да, — наконец задумчиво произносит начальник строительства, сравнительно молодой человек, одетый специально для встречи в новый синий костюм. — М-да, это не наши монтажники. Назовем друг другу сроки, потом расходимся и тут же их забываем. Эта табличка нам, кажется, боком выйдет.

Хотя, как правило, каждый из нас во всех случаях имеет особое мнение, сейчас все соглашаются.

— А техника безопасности? — спрашивает прораб Беленький. — Если, как говорят не дай бог, что случится с ними, какое-нибудь пустяковое происшествие — палец ушибет, это что будет?

— Да… да…а! — согласно вздыхают все.

— Столовая! — снова произносит начальник строительства. — Что давать им? А?.. Неужели никто не знает? А бытовые и служебные помещения?! Видели в кино, в каких бюро у них сидят инженеры? Нет, — он нервно перебирает очень темными пальцами сигареты, — влипли мы в историю…

…Дни бегут. Ах, как быстро несутся дни нашей стройки! Мы уже начали забывать монтажного бога, его табличку со сроками в тетради и непонятную заштопанную дырочку на пиджаке. И вдруг телеграмма: Канарейкин шлет привет и уведомляет, что через неделю приезжает принимать от нас каркас здания. Он надеется, что мы не забыли о своих обязательствах.

— Где эти обязательства? — гремел на внеочередной оперативке начальник строительства. — Кто из вас, черт побери, записал сроки?

— Сроки? Какие сроки? — невинно спрашивали мы. — Протокола-то не было.

— О боже! — воздел руки наш начальник. — Только ты один видишь, с кем мне приходится работать. Кто будет отвечать за сроки?

Наконец прораб Беленький, выражая наше единодушное мнение, заявил, что раз никто, кроме Канарейкина, не знает об этих сроках, то пусть тот за них и отвечает.

Хорошо, что конструкции в здании рассчитываются с запасом прочности, иначе наша контора рассыпалась бы от воплей начальника. Он кричал, что все мы бюрократы, что назревает крупный конфликт, что он один как перст божий…

Но чем больше он кипятился, тем увереннее и спокойнее становились мы. В перерыве, когда посиневший начальник пил воду, тихо шептали друг другу: «А протокола-то не было… и писем не было… и договора».

Наконец наш начальник откричался и упал в кресло. Мы тоже замолчали, в комнате стало тихо. Нам, привычным к крикам, стало как-то не по себе. Тогда, безусловно, самый смелый из нас — худой, черный прораб Беленький твердо заявил:

— Как уж хотите, кричите не кричите, а вины нашей нет. Сроки мы, припоминается, действительно называли, но раз протокола официального нет, то все это фр-р-р! — при этом он поднял руку и быстро повертел кистью.

Наш начальник вдруг спокойно спросил:

— А что, мы действительно протокола не писали? Ну тогда… — и он улыбнулся.

Дальше оперативка пошла своим ходом.

В назначенный день прибыл Канарейкин с целой свитой инженеров. На этот раз он был в элегантном костюме, без сучка без задоринки. Наш начальник, усадив москвичей, выбежал в приемную и сдавленным голосом отдавал приказания.

Поднялся переполох. Уборщица Нюша спешно вытирала запыленные бутылки с нарзаном, оставшиеся нераскупоренными еще с первой встречи; рысью бежали в контору прорабы; диспетчер, молодой человек с тонкими усиками, метался по комнатам, выпрашивая стаканы и пачки сигарет.

Когда все собрались, наш начальник — на этот раз он был в белой рубашке с короткими рукавами — спросил у Канарейкина, как летелось, какая погода в Москве, здравствуют ли Большой, «Современник», «на Таганке»?