Снег в июле - [101]

Мы шумно уселись. И вот наступил торжественный момент.

— По…звольте мне, — заикаясь, сказал наш начальник, еще молодой, тощий человек, любивший приезжать на праздники пораньше. — По…по…звольте мне…

Я не буду терять времени на пересказ его речи. Скажу только, что наш начальник справился с заиканием и дальше все пошло гладко.

В конце он заявил:

— Особенно приятно нам, что наш дорогой, наш незабвенный Степан… Степан Петрович остается работать, не бросает нас на произвол плана… Произвол? Не то слово, — строго сказал он. — Словом, ура Степану Петровичу и его милейшей… да, милейшей супруге. Ура!

— Ура…а…а! — закричали мы и двинулись к юбиляру. — Ура!

От наших тостов, громкой музыки и смеха на всех дачах нервничали собаки. Из-за высоких сосен неожиданно выскочила луна и строго, как стройконтролерша Панюшкина, уставилась на нас.

Наконец слово было предоставлено самому юбиляру.

— Рад… рад… — на удивление тихо сказал Степан Петрович.

Он благодарил каждого, начав, как на всех оперативках, с сантехников. Когда очередь дошла до меня, Степан Петрович уже гремел:

— Сдадим, Темушкин, двенадцатиэтажный?

— А чего же, Степан Петрович, — как можно тверже сказал я, — сдадим через три дня!

«Он же еще без крыши», — подмигнула мне луна.

— Все равно сдадим!

Тут поднялась Анастасия Николаевна.

— Степан, — тихо сказала она, — Степан, ты все забыл: музыку, экскурсии. Ведь мы договорились.

Стало тихо, мы все уставились на Степана Петровича.

…Мы огорченно прощались.

— Не вешайте носы, гренадеры! — гремел Степан Петрович, ведя под руку начальника.

— Му-музыка, — лепетал начальник, — эк… эк… черт побери — экскурсии… Счастливый ты, Степан!

Так ушел на пенсию наш главный — Степан Петрович. Так обходным путем добило его хитрое, сильное Время.

На следующий день меня вызвал начальник.

— Занимай место Степана Петровича, — сердито приказал он.

Я нехотя поплелся в кабинет Степана Петровича. Почистил ящики, просмотрел старые сводки и стал ждать. Изредка в дверь заглядывали начальники отделов.

— Сидишь? — улыбаясь, спрашивали они.

— Сижу, — солидно отвечал я. — А как?..

Они исчезали, а я томился от скуки, не зная, что делать.

На третий день дверь резко открылась и в комнату влетел Степан Петрович.

— Степан Петрович, рад! — вскочил я.

— А ну-ка выматывайся отсюда на свою площадку.

— Что случилось, Степан Петрович?

— Оно хотело заставить меня, — гремел Степан Петрович, — слушать радио для домашних хозяек, ездить в пустых трамваях и в рабочее время посещать музеи!

— Кто, Степан Петрович?

— Время… Не выйдет! В котором часу сегодня оперативка?

Так вернулся к нам Степан Петрович. Так было посрамлено глупое, слабое Время.

Милый вор

Триста семьдесят дней работы, одиннадцать сорванных графиков, одна тысяча сто пачек сигарет, выкуренных на оперативных совещаниях, — и вот уже новый больничный корпус построен.

Осталась самая малость, чтобы созвать государственную комиссию.

— Чепуха, осталась че-пу-ха! — напевал я, шагая сразу через две ступеньки.

На пятом этаже я заглянул в палаты… и схватился за сердце: снова исчезли пластмассовые крышки сигнализации. Третий день подряд пропадает ровно пять крышек.

Экстренно было созвано еще одно совещание.

— Опасный вор, — авторитетно заявил практикант Владик. Он ходил на все кинокартины детективного направления и считался у нас специалистом. — Нужно снять отпечатки пальцев.

— Ерунда! — хрипел мастер Агафон Петрович. — Поймать и уши оторвать.

— Капкан! — мрачно предложил механик (когда болят зубы, человек жаждет смерти своих ближних).

Я был за собаку.

— Что вы! — ужаснулась архитектор, милая женщина с глазами мадонны. — Еще покусает его. Знаете что, давайте напишем вору письмо, попросим его…

— Ха-ха-ха, — искренне смеялся Владик.

— Ха-ха-хр, — хрипел мастер Агафон Петрович.

— Ха-ха-ух черт, — схватился за щеку механик.

Я вел совещание, поэтому только солидно улыбнулся.

Но архитектор все же настояла на своем.

«Уважаемый тов. Вор! — написала она чертежным шрифтом на куске ватмана. — Крышки, которые Вы берете, хоть и недорогие, но их трудно достать, а скоро госкомиссия. Пожалуйста, тов. Вор, не трогайте крышек. Мы будем Вам ежедневно оставлять 40 коп. — их стоимость».

Архитектор повесила плакатик и конверт с монетами в коридоре, а я лично запер все двери и прикрепил деревянные дощечки со зловещими сургучными печатями.

Утром печати были целы, но когда мы вошли в коридор, то увидели, что плакат исчез, исчезли и сорок копеек.

— Видите, вот видите! — радовалась архитектор. — Это просто бедненький мальчик. Он, наверное, был голоден…

— Голоден! — хрипел Агафон Петрович. — На поллитру, подлец, собирает.

Как бы то ни было, крышки перестали пропадать. Один раз архитектор оставила вместо сорока копеек целый полтинник. На следующее утро в конверте лежала десятикопеечная монета — сдача.

Большие печальные глаза архитектора начали излучать нежность. «Милый вор» — с того дня называла она похитителя крышек.

Владик и механик, у которого еще больше раздулась щека, сначала не сдавались. Они устроили у конверта с монетами какую-то мудреную сигнализацию, шептались над снимками отпечатков пальцев и, кажется, действительно установили капкан. Но ничего не помогало, вор был неуловим.