Снег на кедрах - [132]

Вот только фонарь на мачте. Огромная волна расколотит его вдребезги; наверняка именно такая мысль пришла Карлу в голову.

Так он и поплатился за свое стремление к идеальному порядку. Он поплатился, потому что от матери унаследовал прижимистость, чересчур бережливое отношение к вещам. Шхуна дрейфовала, «Корона» шла мимо, и Карл прикинул, что меньше чем за тридцать секунд успеет влезть по мачте. И сохранит фонарь. А что же риск? Но разве кто думает о том, что с ним может произойти несчастный случай?

И вот Карл полез на мачту, потому что это был Карл, сын своей матери, по натуре человек аккуратный, сумевший спастись с тонувшего «Кантона», а значит, не боявшийся несчастных случаев в открытом море. Пока он лез, у него открылся порез на руке. Он ухватился за поперечный брус и, вслушиваясь, достал с пояса нож. Снова раздался свисток корабля, а затем и низкое гудение двигателей по левому борту, такое близкое, что Карл даже удивился. Он разрезал «восьмерки», которые навязал всего несколько часов назад. Фонарь оказался у него в руке; Карл защелкнул лезвие ножа.

Видимо, в призрачном тумане он даже не заметил стену воды, шедшую от «Короны». Она вдруг показалась из тумана, вскипев под «Сьюзен Мари» так, что кружка, стоявшая на столе в рубке, опрокинулась на пол. Мачта накренилась под углом, достаточным для того, чтобы оторвать человека, висевшего на ней и не вполне понимавшего происходящее, не чувствовавшего скорой смерти. Пораненная рука соскользнула с мачты, прорезиненная роба тоже не удерживала, руки сорвались, выпуская фонарь и нож, и Карл упал, сильно ударившись о планшир по левому борту. Череп над левым ухом оказался пробит, грузное тело Карла съехало в воду, и затекшая в наручные часы вода остановила стрелки в 1:47. «Сьюзен Мари» колыхалась еще добрых пять минут и когда наконец замерла, перестало мотаться и тело ее хозяина, заплывшее в сеть. Оно зависло там, посреди морского свечения, вбирая в себя свет и покачиваясь, а ярко освещенную, безмолвную шхуну относило в тумане течением.

Стена воды шла дальше. Она на большой скорости прошла полмили, а потом собралась под «Островитянином»; Кабуо почувствовал ее. Волна продолжила путь, не встретив больше на своем пути никаких препятствий, и разбилась о берег острова Лангидрон; было почти два часа ночи. В тумане снова прозвучали свисток корабля и сигнал диафона с маяка. Туман был густым, как вата; Кабуо, вытравив сеть, сидел с выключенной связью. Он сходил за запасным причальным концом — прежний остался на шхуне Карла. Может, он присел, завязывая конец в булинь, и в это самое время до него донесся паровой свисток проходящего корабля, низко разносившийся по воде. Наверно, посреди густого тумана свисток прозвучал особенно тоскливо, и с каждым разом, по мере приближения корабля, тоска звучала все пронзительнее. Сигналя, корабль прошел в северном направлении; Кабуо прислушивался к нему. Может, в этот момент он вспомнил, как отец закопал на территории фермы все те японские вещи, что у них были. А может, он подумал о Хацуэ. О детях и клубничной ферме, которая в свое время перейдет к ним.

Корабль уходил куда-то в восточном направлении. Периодически раздавался его свисток, сопровождаемый сигналом с маяка, звучавшим на тон выше, еще более уныло. Туман приглушал свисток с корабля, и тот казался глубже, как будто шел из потустороннего мира, не свисток, а какофония низких нот, поднимавшаяся из морских глубин. Наконец оба сигнала слились, раздаваясь одновременно, сталкиваясь и порождая разлад. Едва слышные, они через каждые две минуты распространялись над водой, но в конце концов стихли.

Кабуо пришел домой, обнял жену и рассказал о грядущих в их жизни переменах; ночная смена на маяке подходила к концу, Филип Милхолланд сунул листки с отчетом в папку и забылся сном. Они с напарником, Робертом Миллером, спали, не просыпаясь; наступил день. Радисты проснулись и уехали с Сан-Пьедро на другой пост. А шериф пришел с ордером на обыск.

Что ж, подумал Исмаил, склоняясь над машинкой и занося руку над клавишами, — так и не удалось заглянуть в душу Миямото Кабуо. Как, впрочем, и в душу Хацуэ. Да и Карла Хайнэ тоже. Душа любого человека оставалась загадкой, потому что тот обладал волей.

Исмаил занялся статьей и, ударяя по клавишам, вдруг подумал: этот несчастный случай всколыхнул самые отдаленные уголки вселенной — только не людские сердца…

От автора

Я благодарю всех тех, а их немало, кто помог мне написать эту книгу: Майка Хоббса из госпиталя Харборвью в Сиэтле за помощь с эпизодами, связанными с судебной патологией; Фила Маккрудена за то, что брал меня на лов лосося, и за внимательное чтение рукописи романа; Стива Шапиро за полезные замечания в части ловли рыбы жаберными сетями, Леонарда Хаясида за его замечания, тактичные и по делу; Уолта и Милли Вудворд, владельцев и редакторов «Бэйнбридж ревью» за их решимость и твердую убежденность; Энн Рэдвик за помощь в работе с местными источниками; Мюррей Гутерсона и Роба Кричтона за разъяснения судебных хитросплетений; Фрэнка Китамото и Мацудаира Хиса за помощь в сборе информации и беседах с людьми; сотрудников Бэйнбриджского исторического общества за предоставленный архив и музейные экспонаты; работников библиотеки Суззалло, Вашингтонский университет за помощь в работе с библиотечным собранием микрофильмов; капитана Алана Джилла за консультации относительно судов и судоходства, а также замечания по поводу книги, и Робин Гутерсон за то, что она в течение всего времени работы над книгой охотно делилась со мной мыслями по поводу сюжета.