Снайперские дуэли. Звезды на винтовке - [51]

А тогда, в 1940 году, мы все быстро сдружились. Не помню как, но только не на медицинской почве, так как болеть в мирное время мне не приходилось.

В хороших отношениях я был и с другими военными медиками — может быть, потому, что был живуч и не надоедал им своими хворями. Во всяком случае, когда мне представлялась возможность отдохнуть в тылу часок-другой, я всегда был желанным гостем в нашем дивизионном медсанбате. И стоило мне там появиться, как друзья сразу же поручали дежурной сестре:

— Верочка, устрой, пожалуйста, Николаеву баню, дай чистое белье и свободную койку — пусть переспит в человеческих условиях.

А на себя они брали самую ответственную и сложную в то блокадное время задачу — накормить и напоить меня сладким чаем.

Обычно надо мной шефствовали неразлучные подруги — медсестры Тамара Смолова, Верочка Татарникова и замполитрука, секретарь комсомольской организации медсанбата Дашуня Копелевич. Они же снабжали меня припрятанными «до случая» папиросами — пайком, который они получали наравне со всеми бойцами и командирами. Курить я научился в голодное блокадное время: табаком нас снабжали аккуратно. Я и сейчас с удовольствием вспоминаю отличный, довоенного производства «Беломорканал» — папиросы фабрики имени Урицкого в Ленинграде.

После того как меня перевели из родной дивизии на оперативную работу в органы «Смерш», я оторвался от своих друзей, стал реже у них бывать. Но не настолько, чтобы совсем их забыть. Наша 96-я артиллерийская бригада, в которой я служил оперуполномоченным контрразведки «Смерш», поддерживала огнем своих 152-миллиметровых пушек-гаубиц соединения фронта и появлялась то на одном, то на другом участке. Спидометры автомашин, тянувших наши гаубицы, наматывали порой не один десяток километров за сутки по фронтовым дорогам в погоне за фашистами.

Но и тогда, вначале на Карельском перешейке, а потом освобождая Прибалтику, мы часто встречались на фронтовых путях-дорогах с моими друзьями. Я выкраивал время между боями или марш-бросками, находил стоянку медсанбата и забегал к ребятам на часок-другой.

Отважные девушки

Шел 1942 год. Почти год мы не выпускаем из рук оружия. Третьим глазом и третьей рукой стала для меня снайперская винтовка: она помогала мне искать, находить и уничтожать врага.

Появился опыт в ведении окопной войны. Он оттачивался ежедневно — в дуэлях с немецкими снайперами, в искусстве маскироваться самому и обнаруживать замаскировавшегося фашиста, в стрельбе днем и ночью.

Я охотно делился своим опытом не только с товарищами по работе — опытными уже снайперами, но прежде всего с начинающими истребителями.

Многих бойцов и командиров обучил я за это время снайперскому делу. Среди моих учеников были и девушки. Известно, что девушки пусть редко, но допускались к службе в рядах Красной Армии еще в мирное время. Особенно много их было у нас во время войны. Они занимали различные посты — от скромной должности машинистки в штабе, санинструктора в подразделении, поварихи, прачки, связистки до летчицы и танкиста, не говоря уже о женщинах — врачах, переводчицах, преподавателях, следователях и т. п.

Все узнали имя легендарной партизанки Зои Космодемьянской, уроженки села Вердеревщина Тамбовской области, которой посмертно было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Было широко известно и имя прославленного снайпера из Севастополя Героя Советского Союза Людмилы Павличенко.

Как-то, возвращаясь после очередного слета снайперов из штаба дивизии в свой полк, я проходил мимо подразделения наших минометчиков. Оно располагалось в каменном здании заводского типа справа от шоссе на Урицк. Вдруг слышу, кто-то кричит:

— Эй, товарищ снайпер! Остановись на минутку!

Я остановился, оглянулся. Ко мне подходила девушка в военной форме с санитарной сумкой за плечом. Она протянула мне свою ладошку с тонкими длинными пальцами и сказала:

— Еле догнала! Ну, теперь давайте познакомимся. Я — санинструктор Маруся Митрофанова, ефрейтор. А вас я знаю.

Мы разговорились. Оказывается, у нее есть ко мне просьба — научить ее снайперскому делу.

— Что ж, товарищ Митрофанова, пожалуйста!

Подробно о себе она мне ничего не рассказала в тот раз. А позже от знакомых ребят я узнал, что она комсомолка, ленинградка. В военкомате на фронт ее не брали — по возрасту. Но все же она добилась своего — ушла на передовые с ополченцами и успела повоевать. Где-то рядом, только в другой дивизии, бил фашистов и ее старший брат. А в Ленинграде у нее остались мать, три сестры и четыре брата. Отец умер еще в 1936 году, когда Марусе было всего тринадцать лет. В семье она была самой младшей.

— Ты не куришь? — неожиданно спросил я ее.

— Немного балуюсь, а что?

— А то, что брось! Будешь курить — не возьму с собой. Вдруг закашляешься, лежа в засаде? Пропадем тогда оба.

— Брошу!

Мария оказалась толковой ученицей. Через несколько дней она уже метко била по самодельным мишеням, посылая пули кучно в «десятку». А в первый же выход на «охоту» уничтожила сразу двух фашистов.

Особенно злой Маруся стала после того, как осколком близко разорвавшегося снаряда ее снова, в какой уже раз, ранило. Теперь ей повредило рот — нижнюю губу. Она не ушла в госпиталь, отлежалась в дивизионном медсанбате. Ей предлагали эвакуироваться, поехать в Москву, где есть специальный косметический институт, в котором отлично сделают пластическую операцию, но она наотрез отказалась: