Снайпер - [2]

Румяный, пухлогубый, с по-детски распахнутыми ясными глазами, еще не испорченными ни алкоголем, ни табаком, Титов повторил все слово в слово, включая и наречие «на хрен».

— Давай! Дуй быстро. И сам тоже аккуратно — не подставься!

* * *

Якубу было нелегко управлять обороной. Он не знал, что делать дальше. Сколько-то он продержится, но что потом? Неужели пришло и его время стать шахидом?

— Аллах акбар! — прошептал он. — Аллах акбар!

Боевик сидел спиной к стене, а перед окном стояло зеркало, в которое он внимательно смотрел. Того, что там отражалось, вполне хватало для контроля за половиной окружающего пространства. Другую половину таким же нехитрым образом обозревал второй сын Арсана. Он был бледен, но держался мужественно. Якуб задумчиво усмехнулся.

Стрельба по дому его не очень тревожила. До сих пор по нему не выстрелили ни из гранатомета, ни из огнемета. А это значит, что или их просто нет, или его хотят взять живым. Ну что ж, пусть попробуют…

Русские явно не знали, что им делать. Попытки продвинуться пресекались Якубом длинными и точными очередями из пулемета. Кого-то он точно зацепил, потому что уже минут двадцать никаких поползновений вперед солдаты не предпринимали.

Но вот внимательный взгляд боевика привлекло смутное отдаленное движение. Он присмотрелся. Так, явно кто-то пробирается на другой фланг. Достать его было нельзя, солдата закрывала ложбина, но зоркий Якуб отметил, что по ходу движения есть небольшой открытый участок. И его придется преодолеть по любому…

Солдат рванулся вперед, и Якуб наконец-то смог развернуться к окну, и дать длинную очередь…

* * *

И зайдется в крике мать, рухнув на колени после этих слов. И остолбенеет отец, не веря в такую жуткую новость. И замелькают перед глазами картинки. Вот роддом, и счастливая жена протягивает ему сверток с их мирно сопящим первенцем. Вот сын катается по двору на трехколесном велосипедике, и улыбка во весь рот. Вот он идет в первый класс — такой маленький и серьезный. Вот он с незнакомой девочкой — отец случайно увидел его из-за забора. Вот проводы в армию — и он пьяный, но невеселый, и та девчонка у него на коленях…

И нет ничего! И остались только фотографии, да одежда, из которой он уже вырос. И его тщательно застеленная кровать… А дальше пустота… Ничего… Никогда…

* * *

Боец, который увидел, как очередь сразила Титова, передал об этом по цепи капитану. Сидельников от такой новости почернел буквально на глазах. Еще одного солдата отправлять по тому же маршруту он уже не мог. Прапорщик почувствовал его состояние, и неизвестно, что заговорило в нем — глупость, гордость, отвага, чувство долга или всего понемножку, но он сам предложил выход, который капитан предложить бы ему не решился.

— Давай отсюда прорываться, — сказал Моисеенко. — Сосредоточим огонь на окнах, я добегу до забора. Потом вы опять по окнам, а я перелезу — и к стене. А там — как Бог даст!

Забор был таким же солидным, как и сам коттедж: из красного кирпича, высокий, с башенками. Но перелезть его было на самом деле не так уж и трудно. С внешней стороны для красоты были сделаны разные кирпичные прибамбасы, на которые можно было ставить ноги, и двигаться как по лесенке. Видно, хозяевам и в голову не приходило, что им придется обороняться от кого-либо, и о неприступности забора они не побеспокоились. Моисеенко, в отличие от капитана, был парень ловкий, и такое препятствие казалось ему вполне по зубам.

— Ладно, — проскрипел Сидельников каким-то чужим голосом, — я не хочу тебе приказывать, но ты сам понимаешь, что это надо сделать.

Прапорщик, конечно, не мог знать, что в этот момент фортуна повернулась к нему полубоком: зеркало, в которое дудаевец смотрел как Персей в свой щит, разлетелось на куски от случайного попадания, обдав боевика градом мелких стеклянных осколков. Теперь положение Якуба сильно осложнилось — чтобы осмотреть местность, ему надо было смотреть в окно, а значит, подставлять свою голову под вполне возможную пулю. Как бы не был он храбр, но такое положение его обескуражило. Он сам с неудовольствием отметил у себя легкие признаки паники.

— Успокойся, — прошептал он, — Аллах дает жизнь, и Аллах ее забирает. Ни дня больше, чем мне отведено, я не проживу. Но и меньше тоже…

* * *

Капитан махнул рукой, и бойцы короткими очередями — патронов-то осталось не ахти — повели стрельбу по окнам. Моисеенко коротко всхлипнул, и рванул как на стометровке. Он бежал прямо, не петляя, и Сидельников зажмурился. Когда он открыл глаза, то увидел, как прапорщик прижимается к забору и тяжело дышит. Он поднял голову, и показал капитану большой палец. Сидельников поднял большой палец в ответ.

Моисеенко повернулся к стене, подпрыгнул, резво заработал ногами, взлетел наверх, и перебросил тело на ту сторону. Капитан перекрестился. Он почувствовал, что холодный пот заливает ему глаза.

Теперь он увидел, как прапорщик добежал до фундамента. Сидельников закричал во весь голос, чтобы стрельбу прекратили — он испугался, что случайная пуля может попасть в Моисеенко, и это будет чудовищно глупо и ужасно. Огонь утих. С другой стороны дома стрельба продолжалась, но была она какая-то вялая, непонятная.