Снайпер - [32]

Несмотря на огонь вражеских минометов, в траншее все спокойно делали свое дело. Справа и слева от Волжина вразнобой хлопали винтовки, поодаль уверенными, короткими очередями бил пулемет. Никто не произносил ни слова, все сосредоточенно молчали. Даже когда солдата ранило осколком мины, он не стонал, и если силы не покидали его, оставался у своей бойницы. К раненым подбегали санитары. Волжин ничего этого не видел — он смотрел только в свою прицельную трубку. Как сквозь сон, услышал он где-то близко очень знакомый голос, произнесший странные слова: «Кажись, не опоздал!» Волжин не обратил внимания на голос — был слишком занят своим делом. Он только что взял из рук «заряжающего» сменную винтовку и соображал, в кого выстрелить прежде; в толстого фашиста или в тонкого — оба они бежали рядом, голова в голову. У соседней бойницы послышался непонятный спор в два голоса:

— Пусти, пусти! — твердил бас. — Не задерживай!

— А я куда же? — возражал тенор.

Волжин выстрелил — сначала в тощего, потом в толстого, и за своими выстрелами не слышал продолжения спора соседей. Наконец, взглянул налево. И в сердце его хлынула волна каких-то теплых, трудно передаваемых чувств: там, у соседней бойницы, стоял его друг Пересветов и стрелял, крякая от удовольствия.

— Ваня! — радостно крикнул Волжин. — Ты как сюда попал?

— Еле вырвался! — не оборачиваясь, прогудел Пересветов. — Всю санчасть взбудоражил. Хотели еще неделю держать! Товарищ майор посочувствовал… После расскажу… Бей их, Вася, вон, вон, опять полезли!..

Он выстрелил раз и другой и, не в силах сдержать обуревавших его чувств, закричал во весь свой могучий бас:

— Даем жизни гадам! Попомнят Ленинград!

— Да-е-е-м! — откликнулась, как эхо, траншея.

— За Ленинград! — прокатилось вдоль нее, как гром.

Вдвое чаще захлопали винтовки, и бешено застучал пулемет. Атакующие были прижаты к земле.

Волжин прошептал: «До чего же славно в бою «чувствовать локоть» друга! И сердце друга…» — добавил он, потому что ему показалось, будто он слышит рядом с собой ровное и сильное биение сердца Пересветова. Конечно, это было одно воображение, но думать так было хорошо.

Первая немецкая атака потерпела неудачу, ставка на внезапность провалилась. Но полковник Липпе помнил категорический приказ генерала Шертеля и знал, что Шертель не забывает своих приказаний. Липпе передал по телефону своим командирам: «Атаковать до победы, до последнего солдата. «Аппендикс» должен быть срезан во что бы то ни стало. За невыполнение — расстрел».

В атаку пошел второй батальон вместе с остатками первого.

Перед второй атакой гитлеровцы провели артподготовку. Так как это была частная операция, местного значения, Липпе мог располагать только огневыми средствами своего полка. Его пушки и минометы не успели пострелять и пяти минут, как были подавлены русской артиллерией. Все же артподготовка подбодрила гитлеровцев. Они пробежали сто метров, двести, триста… У многих явилась уже мысль, что все перед ними уничтожено артиллерией — и пулеметы, и снайперы. Фашисты осмелели, побежали быстрей. До русской траншеи оставалось не более ста пятидесяти метров. Гитлеровцы видели ее бойницы, из которых не раздавалось ни одного выстрела.

— Победа! — закричал, вырываясь вперед, лейтенант Вальден, для храбрости хвативший перед атакой стакан рома. — Победа! Хайль Гитлер!

— Хайль! — дико взревели солдаты, тоже заблаговременно «подкрепленные» шнапсом:

— Хайль! Хайль!

И словно бы в ответ на этот звериный вой, из русской траншеи полыхнули бледные огоньки залпа. Но треск этого залпа услышали лишь немногие из атакующих: пуля опережает звук, а убитые не слышат.

Вальдена сразил Перепелица. Он всадил пулю прямо в грудь немца, увешанную железными крестами.

— Вот тебе «хайль»! — сказал ученик Волжина, увидев, как опрокинулся навзничь немецкий офицер. — Це тоби за радянську Украину!..

Только через полчаса гитлеровцы собрались с силами для новой атаки. Эта — третья и последняя атака — захлебнулась в самом начале: русские снайперы и пулеметчики не позволили фашистам отбежать от их траншеи — всех укладывали на бруствере…

Вечером солдаты и офицеры в наших окопах смеялись:

— Плохие хирурги у Гитлера. Простой аппендицит оперировать не могут! Горе-хирургия!

На другой день снайперы с «аппендицита» были отпущены в свои подразделения, но Волжина и Пересветова, с разрешения полковника Зотова, задержал у себя командир третьего батальона, оборонявшего «аппендицит».

— Есть у меня для вас, товарищи снайперы, одна маленькая задачка, — сказал он. — После вчерашнего боя это вам будет вроде отдыха. Я знаю, какие дела вы делали, — мое дело для вас пустяк. Видите ли, больше всего вредят моим стрелкам фашистские тяжелые минометы. Вчера вы сами видели, какие неприятности они причиняют. Хороших людей из-за них похоронить пришлось. Стреляют они неплохо. А почему? Потому, что у них есть наблюдательный пункт, с которого просматривается весь «аппендицит». Минометы стоят вот здесь. Это нам точно известно.

Командир показал на карте огневые позиции вражеских минометов: они укрывались за небольшой высотой справа.

— На гребне этой высоты, — продолжал офицер, — должен быть у гитлеровцев наблюдатель-корректировщик. Обнаружить его пока не удалось, но больше быть ему негде… Ваша боевая задача: выследить его, ослепить, а если удастся, то и уничтожить. Словом, лишить минометчиков их глаз.