Снадобье викингов - [5]

«Удивительное дело, — подумал я, слушая высказывания этой в общем-то малограмотной женщины. — Ведь во многом она права: какой у врача может быть авторитет, если он не следит за собой, не следует своим же собственным или общепринятым медицинским рекомендациям».

— А разве всегда надо посылать на рентген? — переспросил Антон Алексеевич, присутствовавший при нашей беседе.

— А как же? Ведь там в нутро заглянуть могут. А он: дыши да не дыши.

— А если он не нашел у вас такой болезни, при которой на рентген посылают, зачем же это делать? — сказал я больной.

В таком духе наша беседа продолжалась минут пятнадцать, в течение которых посетительница перемывала косточки всем, к кому она обращалась раньше за медицинской помощью. «Вот так, — подумал я, — сейчас она выйдет из нашего кабинета и разнесет о нас дурную славу по всему городу. Сидят, дескать, два мужика и допытывают больную женщину вместо того, чтобы положить в больницу».

И чем больше мы говорили с ней, тем больше склонялись к диагнозу «ятрогения» (заболевание, вызываемое самими врачами или внушаемое себе больными при излишнем чтении медицинской литературы). Очень осторожно расспрашиваем, у каких врачей побывала Василина Ивановна, что они ей советовали, что говорили при обследованиях, и приходим к выводу: большинству из них казалось, что это человек, ищущий болезни. К сожалению, есть еще больные, которые по всякому поводу, а нередко и без него обращаются за медицинской помощью. Такое мнение подтверждала и толстая амбулаторная карта, которая по моей просьбе была доставлена на следующий день.

Сергеева за последние два года не имела ни одного случая заболеваемости с временной утратой трудоспособности. Основными жалобами ее были быстрая смена настроения, некоторое ослабление памяти, раздражительность, слабость, повышенная чувствительность к температурным колебаниям, особенно к холоду. Врачи-специалисты, обследовавшие состояние ее здоровья, писали чаще всего «sanus» или «здорова», «неврастения», «синдром раздражительной слабости», «астенизация», «миокардиодистрофия» и т. д. Затем к этим жалобам стали добавлять: склонность к слезам, плохой сон, апатия, общая возбудимость и впечатлительность и другие проявления заболевания. Все это поставило нас в тупик при решении вопроса, какую же помощь следует оказать Василине Ивановне, так как значительной части заболеваний в той или иной степени присущи эти симптомы.

Осмотр больной группой специалистов, приглашенных мной через несколько дней, также не привел к успеху. Положение на комиссии усугублялось еще и тем, что больная часто плакала. Вот почему врачи были вынуждены назначить ей на первое время только симптоматическое лечение по месту жительства. При этом решили, что особых причин беспокоиться за здоровье Сергеевой нет.

Прошло несколько недель. Вспоминая об этой больной, я ловил себя на мысли, что мы что-то не доделали, что-то проглядели. Я записал адрес Сергеевой и пометил, что необходимо вызвать ее месяца через три для повторного обследования специалистами. К сожалению, на посланную ей по почте открытку она не ответила и на приглашение, переданное через медсестру, ответила категорически, что больше к докторам не пойдет: «Вместо того, чтобы лечить, они дают мне, как какой-то дурочке, нюхать мятные капли и уксус».

Дело приобретало нежелательный оборот, и надо было исправлять положение. Однажды я пригласил Антона Алексеевича побывать у Василины Ивановны «в гостях». Так как Сергеева днем работала, мы поехали к ней часов в шесть вечера.

Наша старенькая «Победа», миновав центр с его шумными улицами, выехала в пригород. По обеим сторонам разместились одноэтажные дома с приусадебными садами и огородами. Наконец мы подъехали к небольшому двухэтажному кирпичному дому. Нижняя часть его представляла фактически цокольный этаж, так как ушла глубоко в землю. Во всяком случае, его окна начинались почти от тротуара. По состоянию красного кирпича да художественной отделке ставен и водосточных труб можно было предполагать, что этот особняк был построен задолго до революции каким-нибудь зажиточным горожанином. Сбоку от дома на второй этаж вела наружная лестница, украшенная затейливым орнаментом кузнечной работы.

Раскрыв калитку, мы моментально захлопнули ее, так как прямо на нас, рыча и гремя цепью, выскочила огромная мохнатая собака. Дверь открылась, и вышла женщина, в которой мы с трудом узнали нашу посетительницу. Прикрикнув на собаку, она пригласила нас войти в квартиру.

— Только осторожно, лбы не поразбивайте, — предупредила нас Сергеева. — Дом-то осадку дал, вот при входе и приходится голову нагибать.

— А дом-то, видимо, не один десяток лет стоит, — то ли высказывая свое мнение, то ли обращаясь с вопросом к Василине Ивановне, сказал Антон Алексеевич.

— Чудак человек, — улыбнулась она. — Ему, почитай, годов двести будет. Ведь дом, как и человека, с возрастом в землю тянет.

Квартира не отличалась особым убранством. Круглый стол в центре комнаты, над ним шелковый абажур. У одной стены — кровать, у другой — шифоньер, комод и буфет. Мебель массивная, старой работы. Около кровати на стене висит ковер. У входа в комнату — часы-ходики.