Сначала отвести беду... - [40]

Значит, будет возможность заговорить.

Автобус ещё раз взвыл двигателем и резко, словно споткнувшись, остановился.

Чусово.

Коломиец вышел чуть раньше пассажиров последнего сидения и, когда из автобуса вышел заинтересовавший его пассажир, подошёл к нему.

— Прошу извинить, но я сидел немного впереди вас и невольно слышал часть вашего разговора со спутницами.

Молодой человек вопросительно посмотрел на Матвея.

— Разрешите представиться: моя фамилия Коломиец. Работаю в небольшой строительной фирме, но одновременно представляю наше областное отделение Фонда изучения истории и политики России. Мы организовали лекторий для населения и, мне кажется, что ваши разъяснения пенсионных проблем страны могли бы быть интересны для многих.

— Славин. Ярослав Виленович. Род занятий назвать затрудняюсь. В автобусный разговор я вступил спонтанно…..Уж больно задевает всеобщая наша признательность к президенту. Но вряд ли я готов для публичной просветительной работы. И… извините, э-э…

— Матвей Егорович.

— Извините, Матвей Егорович. Я очень тороплюсь на заранее назначенную встречу, а автобус и так запоздал….

— Понимаю. Это вы меня извините, но, возможно, есть смысл поговорить позже, в городе. Вы не дадите мне свой телефон?

— Пожалуйста, записывайте. Только желательно звонить попозже….Скажем, после 22-х.

— Спасибо.

Они вежливо попрощались и Славин почти бегом скрылся за углом.

Фрагмент 13

Когда Лев Гурыч Иванов появился в дверях редакции еженедельника "Квадратные колёса", её женский состав неслышно ахнул и замолк. Высокий отлично сложенный мужчина в тёмно сером костюме, сразу выдававшим клиента Версачи или Вячеслава Зайцева, производил впечатление, несмотря на свой, явно за пятьдесят, возраст. Впрочем, костюм обманывал. Параметры его фигуры избавляли от необходимости шить одежду на заказ, а врождённое чувство меры уберегало от следования последним рекомендациям моды. Едва заметная хромота и небольшой шрам на правом виске только усиливали его обаяние.

— Доброе утро. Смогу ли я увидеть главного редактора газеты?

Секретарь Света стремительно поднялась из-за стола.

— Виктор Степанович у себя. Как доложить?

— Иванов. Лев Гурыч. Полковник в отставке. По личному делу.

Секретарь скрылась за дверью и через мгновение распахнула её, приглашая Льва Гурыча войти.

Готовясь к визиту в редакцию, Иванов обдумал разные варианты разговора. Характеристика редактора, данная ему Славой Кличко, позволяла рассчитывать на сознательное сотрудничество, и Лев Гурыч решил чуть приоткрыться. Не выдавая, естественно, все свои замыслы.

Представившись и сев в предложенное ему кресло, Иванов спросил разрешения закурить, и, доставая из кармана свой знаменитый в узких кругах друзей-сыщиков портсигар, сказал:

— Виктор Степанович! Мой визит к вам не случаен. Я, оставив службу, решил попробовать себя в жанре политика. Настроен по отношению к курсу правительства критично и намерен добиваться его корректировки. Для начала мне нужна возможность свободно и регулярно выступать в печати. Я просмотрел очень много московских газет и решил, что вы тоже не в восторге от существующего положения. Прав ли я?

— Критичность, господин полковник, разная бывает. Я бы хотел подробнее узнать о ваших взглядах. И, ещё, — публикации дорого стоят. Из одной солидарности с вашими взглядами, если она появится, печатать не смогу. Я не только редактор газеты, но и издатель. Деньги считать обязан. Тем более, что финансовые обстоятельства сегодня у газеты сложные.

— Деньги у меня есть. Я претендую пока на один разворот в каждом номере. Сколько это будет стоить?

— Пока? А дальше?

— Я надеюсь добиться увеличения тиража. И, если это удастся, то попрошу ещё один-два разворота.

— Круто берёте, Лев Гурыч. Ну, а писать сами будете?

— И сам, и других привлекать. А направленность моей критичности, — отвечаю на ваш вопрос, — патриотизм. Считаю, что этого качества у нашего правительства нет. Хочу добиться, чтобы патриотизм проявлялся не только на словах, но и в реальных действиях. Усиление обороноспособности и так далее.

— Такая направленность мне подходит. Значит, будем договариваться о деньгах?

— Будем. Когда я смогу увидеть ваши расчёты? У меня тоже казна не бездонная.

— Ещё один вопрос: редакционная политика на ваших страницах, за кем она?

— Разумеется, за мной. Называйте сумму. Если она меня устроит, то мой юрист готов представить проект договора…..Итак….сегодня к концу дня? Договорились, я зайду в 17 часов. Не прощаюсь, увидимся. — Иванов встал и вышел.

Вступив на новую жизненную тропу, Лёва неожиданно обнаружил у себя появление новых привычек. Раньше, бывало, услышав мимоходом какую-нибудь чушь, он отбрасывал её в сторону, так как думать о ней было некогда, мешало его всегда срочному и очень конкретному делу… Теперь же он чувствовал необходимость понять, связанные с ней обстоятельства.

Долгие часы ночных размышлений, также ставшие после госпиталя частью его жизни, были заполнены обдумыванием не только очередных дел, но и, в какой-то степени, философскими оценками явлений.

Покоробили его услышанные по телевизору рассуждения молодого жизнерадостного, видно, процветающего журналиста об "Октябрьском перевороте 17 года" и "незаконности революции"…. Раньше он ограничился бы коротким словом "мудак". Теперь же Иванов не мог заснуть, не поняв для себя, не "сформулировав", как могли появиться у человека такие безграмотные рассуждения.