Смыжи - [19]

Гаврила Иванович вновь поймал себя на том, что чешет нос. А по ту сторону очков дополненной реальности его терпеливо ждала Милица. Главные вопросы Гаврила Иванович ей уже задавал, ответы ничего не прояснили. Новой информации со времени разговора не прибавилось, осталось сделать последнее. Он послал сигнал, изображение с девушкой сместилось влево, справа появился Андрей Сигал. Гаврила Иванович обратился сразу к обоим:

— Желательно провести сканирование памяти, оно может пролить свет на детали, которые вы не упомянули, потому что посчитали несущественными или не заметили. Процедура займет несколько минут, на это время вы уснете и ничего не почувствуете. Вы даете разрешения?

— Да, — кивнул Андрей.

Гаврила Иванович с удивлением перевел взор на замешкавшуюся Милицу. Гипносканирование — дело обычное, оно ничем не грозит ни психике, ни, тем более, физическому здоровью, которому в нынешние времена почти ничего не грозит. С тех пор, как люди стали жить по совести, еще никому не приходило в голову отказаться, вопрос о согласии считался чисто формальным, едва ли не риторическим.

Глаза девушки глядели в пол, лицо окаменело. Глухо прозвучало:

— Возражаю.

Глава 4. Боря Мартынов. Марш-бросок, допрос, командировка

— Вы похожи на летучих мышей, — донесся сбоку гортанный голос приятеля.

Боря оглянулся: Арслан карабкался по скалам, будто не было позади ста километров марш-броска по горам в полной выкладке со «сломанными» экзоскелетами и еще четырех километров, но уже по вертикали.

— Самый умный, да-а? — бросил он, передразнив легкий акцент Арслана, предмет его гордости. — Сказал что-то непонятное — поясни, иначе с тобой хочется поступить не так, как хочется, чтобы поступали со мной.

Раздражение — отвратительное качество; совесть помнит, что ему не место в человеческом общении, но когда вымотан бесконечными тренировками, а приятель, при котором можно даже выругаться (ругань, как форма антистрессового аутотренинга, допускалась исключительно в формате «про себя»), испытывает твое терпение… Арслан угроз не боялся, он пришел в чрезвычайщики сразу, по убеждениям, мечтал и готовился с детства: отрастил мышцы, при которых сервоприводы спецкостюма превращались в лишний груз, изучил боевые методики, чтобы даже сто человек с холодным, огнестрельным и маломощным лучевым оружием не остановили такого молодца, хотя после выполнения задания потребуется почти полное восстановление. Ребром ладони он дробил скалы, лучше всех прыгал с пошедшего в пике «раненого» птерика на запасного, умел почти в любых условиях добыть пищу и воду без принтера…В общем, в команде Арслан был пусть не главным, но лучшим. К выплеснувшемуся раздражению Бори он отнесся философски: сделал вид, что не заметил. Хотя должен был вразумить нерадивого члена общества, забывшего элементарные нормы общежития.

— Так летучие мыши перекликаются, — объяснил он, наконец. — «Боря!» — на все горы. Тут же: «Эля!» — и некоторое время со спокойной душой двигаетесь дальше: локация произведена, расстояние до другого известно и безопасно, связь в порядке.

— Не завидуй.

Арслан оскалился улыбкой из могучих зубов, которыми, наверняка, можно грызть алмазы, и полез вверх — легко и грациозно, как тур, исконный обитатель этих гор. И не просто обитатель, а их олицетворение — именно он изображен на гербе. Тур — горный козел — был олицетворением этих мест до конца позапрошлого века, когда слово «козел» обросло дополнительными и очень неблаговидными криминальными и бытовыми смыслами, и местные власти дали туру отставку — на гербе изобразили орла. Но орлов на гербах — как звезд на небе в горах, и со временем гордому винторогому красавцу вернули былые блеск и уважение.

Под ногами хрустели камни и лед, остро чувствовалась нехватка кислорода. Обычным туристам здесь рекомендовались остановка и отдых через каждые двадцать метров. Вживленный слой защиты спасал от мороза и слепящего солнца, а дополнительно внесенные микрочастицы в крови могли дать некоторое время, чтобы выжить даже в вакууме, но смысл похода — в тренировке умений и проверке выносливости.

Уже утро. Розово-лиловое в небесах перетекло в яркое сиреневое, почерканное радостно-оранжевым. Бездонная тьма нехотя уползла в ущелья, сменивший ее мутный сумрак истончился и развеялся, как дым костра под порывами ветра. С востока вершины посветлели и будто бы улыбнулись первым лучам. Рассвет в горах — красота неописуемая. Сравнится только с ночью в горах. Но какая разница, если смотреть нужно под ноги.

Осталось немного, меньше километра. Но плохо, что этот последний километр — вверх. Зато, по устоявшимся здесь преданиям, поднявшихся на эту вершину ждет небывалое счастье.

Недавно прошли покрытое льдом озеро. Ему на такой высоте все равно, что на календаре, вообще-то, лето. После опасного места с осыпавшимися камнями и узким лазом сквозь трещину пришлось пройти по другим, предельно гладким, которые оказались еще хуже: их будто бы отлакировали и облили маслом.

Боря притормозил, чтобы подстраховать Элю и помочь, если понадобится. У нее, как внештатного участника, экзоскелет работал, но в горах кроме оборудования нужны умения и особый настрой. Шалбуздаг — отдельно стоящая пирамидальная гора с зубчатой вершиной, каждый камешек которой прежде люди покоряли как отдельную вершину. Сейчас по ней требовалось пробежаться в ускоренном темпе и после траверса дюльферить к подножию, откуда так же «быстренько», как сказано в приказе, покорить расположенные неподалеку Шахдаг и, напоследок, Базардюзю. Все три — четырехтысячники, но даже пятитысячник-Эльбрус по сравнению с ними — детская площадка для ясельных групп. Впрочем, в прошлый раз, «от Пушкина до Пушкина», было еще сложнее. Вернулся лишь каждый третий, остальные повторят марш-бросок после восстановления, а если снова не получится, то — ничего не поделать — их ждет отчисление по несоответствию.