Смысл жизни: учебное пособие - [14]

Мальчик рыдал, — я хорошенько не помню, что было в первые минуты. Я бросился вон — в зал — встретил Ch. Edmonda, хотел ему сказать что-то, но вместо слов из моей груди вырвался какой-то чужой мне звук… Я стоял перед окном и смотрел, оглушённый и без ясного пониманья, на бессмысленно двигавшееся мерцавшее море» (Былое и думы. Часть 5).

Наталья Александровна Герцен прожила 40 лет, Елена Александровна Денисьева — 38 лет, Валентина Михайловна Лосева — 55, Мария Борисовна Чуковская — 75, Галина Александровна Жукова — 47. Лариса умерла, не дожив сорока дней до 52 лет. Её ближайшей «соседкой» здесь оказалась В.М. Лосева. А.А. Тахо-Годи писала о ней: «…как устроить наше бытие без той, которая всегда заботилась и сострадала?» (Тахо-Годи А.А. Лосев. М., 2007, с. 314). «Всегда заботилась и сострадала» — лучшая характеристика и Ларисы.

К.И. Чуковский писал в своём дневнике: «…я мечусь в постели и говорю себе снова и снова, что я её палач, которого все считали её жертвой. Ухожу к ней на террасу и веду с ней надрывный разговор. Она лежит с подвязанной челюстью в гробу — суровая, спокойная, непрощающая, пронзительно милая, как в юности» (Лукьянова И.В. Корней Чуковский. М., 2006, с. 833).

Лариса перед смертью устраивала «сеансы» прощения, которые занимали несколько минут: она лежала с закрытыми глазами и что-то беззвучно шептала. Спрашиваю: «Что ты говоришь?». Она отвечала: «Я прощаю, а знаешь, как это трудно…».

В своём блокноте она записала: «Я много передумала. Я не буду тратить силы души вхолостую. Я прощаю маму, родных, Козыреву. Вообще они не виноваты, что они такие. Не виноваты. Я их прощаю от всего сердца, и на этом всё!». Она не смогла простить только своего хирурга, который изуродовал её ещё в феврале.

Мне она незадолго до смерти как-то сказала: «Прости меня, что я испортила тебе жизнь». Мне не за что её прощать. Вот какие записи я нашёл в её больничном блокноте: «Мой муж. Если бы не болезнь, я бы не знала о его любви вообще. Он написал мне замечательное письмо, в котором говорил о любви, что за 30 лет прожил со мной счастливо. Если бы не он, я бы уже не жила! Для него хочу поскорее встать на ноги. Господи, помоги! Глядя на него, понимаешь, что такое любовь. Спасибо тебе, болезнь, за это!». Её последняя запись в блокноте была такой: «Случилось очень приятное событие: Валерина книга всё-таки получила признание. Он стал лауреатом лучшей научной работы за 2009 г. Хоть бы кто поздравил, с силой вырываю поздравления для него, лапушки. За неё ректор не дал ему премии — позор! Но это не его проблемы! Он у меня лауреат „Литературной учёбы“ за 2009 г. Этот год у него урожайный».

Я не был её палачом, но я чувствую мучительную вину перед нею. На следующий день после её похорон 10 сентября я написал в своём дневнике: «Моя главная вина перед Ларисой: я не сумел сделать её счастливой. Я был озабочен больше своей наукой, чем её счастьем. Прозрение пришло слишком поздно».

Ф.И. Тютчев — вот человек, который лучше, чем другие, выразил не только своё, но и моё горе. В августе, когда мы вернулись из больницы, Лариса как-то сказала: «Как я любила работу по дому! Как я любила убирать! Как я любила готовить! О боже, как всё это я любила!». Я был поражён, когда прочитал недавно (конец ноября 2010 г.) последнюю фразу у Ф.И. Тютчева:

Весь день она лежала в забытьи,

И всю её уж тени покрывали.

Лил тёплый летний дождь — его струи

По листьям весело звучали.

И медленно опомнилась она,

И начала прислушиваться к шуму,

И долго слушала — увлечена,

Погружена в сознательную думу…

И вот, как бы беседуя с собой,

Сознательно она проговорила

(Я был при ней, убитый, но живой):

«О, как всё это я любила!»

…

Любила ты, и так, как ты, любить —

Нет, никому ещё не удавалось!

О господи!., и это пережить…

И сердце на клочки не разорвалось…

<Октябрь-декабрь 1864>

В письме к А.И. Георгиевскому — мужу родной сестры Е.А. Денисьевой — Ф.И. Тютчев писал 13/25 декабря 1864 г. из Ниццы: «Вы знаете, как я всегда гнушался этими мнимопоэтическими профанациями внутр<еннего> чувства — этою постыдной выставкою напоказ своих язв сердечных… Боже мой, Боже мой, да что общего между стихами, прозой, литературой — целым внешним миром — и тем… страшным, невыразимо невыносимым, что у меня в эту самую минуту в душе происходит, — этою жизнию, которою вот уж пятый месяц я живу и о которой я столько же мало имел понятия, как о нашем загробном существовании… Теперь вы меня поймете, почему не эти бедные, ничтожные вирши, а моё полное имя под ними — я посылаю к вам (среди них было и стихотворение „Весь день она лежала в забытьи“. — В.Д.)» (Тютчев Ф.И. Стихотворения. Письма. М., 1986, с. 391). Слава богу, он всё-таки писал свои «вирши». А кто лучше его написал «вирши» о горе? Например, такие:

НАКАНУНЕ ГОДОВЩИНЫ 4 АВГУСТА 1864 г.

Вот бреду я вдоль большой дороги

В тихом свете гаснущего дня,

Тяжело мне, замирают ноги…

Друг мой милый, видишь ли меня?

Всё темней, темнее над землею —

Улетел последний отблеск дня…

Вот тот мир, где жили мы с тобою,

Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,

Завтра память рокового дня…