Смысл жизни человека: от истории к вечности - [25]

Разумеется, люди понимают, что, добиваясь своих личных целей, они будут сталкиваться с подобными устремлениями других людей, и должны себя ограничивать. Иными словами, интересы других людей входят в состав условий, при которых выполняются твои задачи, достигаются твои интересы. Здравый смысл подталкивает к разумному эгоизму, более эффективному в сети новых социально-экономических связей, нежели альтруизм. Бескорыстию предпочитается согласование интересов, контракторный способ утверждения общественной нравственности.

В широком контексте данное состояние обретает вид общественного договора, сутью которого является обмен части свободы на условия безопасного развития: согласие всех его участников соблюдать некоторые общие правила приводит к ограничению «аппетитов» каждого индивида, но делает их удовлетворение более надежным, предсказуемым, гарантированным.

На этой базе создается гражданское общество, не совпадающее с государством (суть которого – осуществление власти), «атомами» которого выступают суверенные личности, обладающие «естественными» и неотчуждаемыми правами и свободами. Так, утверждается важнейший для демократии принцип «автономии личности», имеющий значение не только для того времени, но и для современности. Более того, его декларация до сих пор не приобрела полностью реализованного вида ни в одной части мира. То есть была поставлена вечно актуальная задача.

Если в экзистенциальном контексте природа и сущность человека оказались усеченными, сведенными к их натуралистической трактовке, то в социально-политическом и экономическом отношении смысложизненная проблематика выглядит как созданная «на вырост», на перспективу, еще ожидаемую. По Гельвецию, очищение нравов начинается с прогрессивной формы законов, а это зависит от просвещенности монархов.

Таким образом, позиция просветителей состояла в том, что наилучший образ жизни индивида обусловлен наилучшим общественным устройством, основанном на общественном договоре по поводу неприкосновенности частной собственности и прав суверенной личности.

Проблема человека, как такового, взятого в его экзистенциальном, а не только социально-политическом измерении, у французский просветителей вырисовывается в контексте полемики с религиозной трактовкой человека.

Так, «король философов» – Вольтер яростно спорит с «Мыслями» Б.Паскаля, для которого существование человека приобретает смысл только через служение Богу. Установку Паскаля, что Бог должен быть единственным предметом любви человека, Вольтер считает антигуманистической, противопоставляет ей антропоцентризм и убеждение, что «надо любить – и очень нежно – творения; надо любить свою родину, свою жену, своего отца, своих детей…»203

Человек, по Вольтеру, – не самое ничтожное, а самое совершенное из всех живых существ. Тем более странным становится факт несовершенства мира, в котором это существо живет. Мыслитель сомневается в возможности теодицеи, оправдывающей Бога, который почему-то или не смог, или не захотел сотворить мир без насилия и страданий. В первом случае, как уже говорилось, он не всемогущ, во втором – не всеблаг.

Вольтер отвергает «теорию оптимизма», согласно которой во-первых, зло – результат действий людей, не во благо использующих свою свободу (а Бог не желает ее отнять у человека; ему нужна свободная любовь); вовторых, зло – необходимый «полюс» мировых качеств, обязательный компонент мирового состава, уравновешенный и компенсированный добром, исходящим от Бога; в-третьих, зло – не субстанциально, каким является добро; подобно тени – это «место, лишенное света». Наконец, не будь зла, добру не на чем было бы показать свою силу, оно обесценилось бы, и человек утратил бы всякую меру его ценности.

Итак, вместо ропота, утверждает теория оптимизма, нужна хвала в адрес Бога, его доброты и мудрости. В своих философских повестях 40-х гг. XVIII в. Вольтер повергает сомнению подобную аргументацию, а затем, в «Поэме о лиссабонской катастрофе», радикально отрицает.

Страшное землетрясение 1755 года, приведшее к гибели десятков тысяч людей, обуславливает вывод Вольтера, что такое зло не может быть искуплено никакими благами в будущем.

Критика лейбницевской теодицеи дана и в «Кандиде», где главный герой определяет «оптимизм» как страсть утверждать, что все идет хорошо, когда приходится плохо. Вольтер, исходя из «здравого смысла», считает, что у добра и зла нет никаких трансцендентных причин. В пессимизм, однако, он не впадает и позитивное понимание смысла человеческой жизни выражает следующим образом: «Надо возделывать свой сад».

«Теории оптимизма» противопоставлен принцип мелиоризма (от лат. – «улучшение»): принцип активности с целью совершенствования жизни. Надежда возлагается и на врачебное искусство, и на разумные законы, и на свободу мысли и слова, и на «просвещенного монарха». Необходимость религии сводится к двум функциям: утешения и обуздывания произвола как черни, так и самовластных правителей. Отсюда, «если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». Однако данная идея предназначалась Вольтером не для «думающих», а для невежественной толпы. Так, деистическая позиция привела Вольтера к замыслу создания некой «религии разума», лишенной мистицизма и веры в чудеса. Внутренняя противоречивость воззрений французского мыслителя выразилась и в его трактовке «осмысленной жизни»: такова добродетельность без милости Божьей, совершенствование социума посредством обращения к «просвещенной монархии». На такой, надо признать, шаткой основе разумный, в целом, призыв «возделывать свой сад» приобретает слишком абстрактный, нежизнеспособный характер. Это, впрочем, не относится к такому важному принципу как «веротерпимость».