Смятение чувств - [50]

– Годится! – энергично проговорила она. – Чудесная девчушка, она мне нравится, и я сделаю все, что смогу, чтобы привести ее в соответствие с модой.

Мистер Шоли был польщен тем, что его дочь понравилась графине, но по-прежнему сожалел о рубинах и сказал бы об этом вслух, если бы леди Нассингтон не положила конец аудиенции, внезапно обратившись через всю комнату к своему племяннику:

– Линтон! Твой отец когда-нибудь вывозил тебя ко двору или это твое первое появление?

Адам разговаривал с Дженни, но повернул голову, сказав:

– Нет, мэм, мой отец представил меня на дневном приеме, когда мне было восемнадцать.

– Папа! Леди Нассингтон! – выпалила вдруг Дженни. – Смотрите, что Адам подарил мне!

Порозовевшая от удовольствия, она развернула веер из разрисованной кожи, натянутой на резные перламутровые спицы. Это была элегантная вещица, но едва ли заслуживающая того восторга, который испытывала Дженни. Непрошеное подозрение промелькнуло в мозгу Адама, когда он наблюдал за ней. Она встретилась с ним взглядом, и ее розовость перешла в малиновый оттенок. Быстро отвернувшись, Дженни поспешно сказала:

– Это как раз то, что мне было нужно, именно той расцветки!

– Очень мило, – сказала леди Нассингтон, бросив на него беглый взгляд.

– Да, очень неплохо, – согласился мистер Шоли, подвергнув вещицу более длительному осмотру, – но что ты сделала с веером из слоновой кости, который тебе подарил я? По-моему, это была бы самая подходящая вещь для твоего платья.

Ее румянец стал гораздо ярче, она пробормотала какие-то несвязные оправдания. Леди Нассингтон положила конец дальнейшим дискуссиям, объявив, что им пора трогаться в путь. Мистер Шоли проводил компанию вниз и был весьма удивлен тому, что леди Нассингтон подала ему два пальца для рукопожатия, прежде чем взобралась в свой величественный городской экипаж. К этому акту снисхождения она прибавила милостивое, хотя и не от нее лично, приглашение наведаться на Гросвенор-стрит на следующий день, чтобы узнать у Дженни, как прошло ее представление.

Оно прошло очень хорошо. Королева разговаривала с Дженни исключительно любезно. («Ты только представь, папа! Спустя столько лет она говорит с сильнейшим акцентом!») И две принцессы встали, чтобы поговорить с ней в самой благожелательной манере, какую только можно себе представить, так что она ни в коей мере не чувствовала себя неловкой или косноязычной. Ее собственным разочарованием стало отсутствие на приеме принцессы Шарлотты Уэльской: обстоятельство из ряда вон выходящее, как, похоже, считали люди, поскольку она в декабре была помолвлена с принцем Оранским, поэтому непременно должна была выезжать в свет. Принца тоже не было, хотя он определенно находился в Лондоне. Обидно, потому что Дженни надеялась его увидеть. Адам, конечно, часто встречался с ним, потому что не так давно состоял при штабе лорда, нет, герцога Веллингтона! Можно было предположить, что принц, избранный для женитьбы на наследнице английского престола, должен быть верхом совершенства, но, когда Дженни сказала об этом Адаму, он расхохотался, воскликнув:

– Тощий Билли? О Боже, нет!

И конечно, она очень сожалела, что не может составить собственного мнения о качествах принца.

Но это было незначительное обстоятельство. Но что папа скажет о том, что ее представили принцу-регенту по его особой просьбе? Кто-то, должно быть, напомнил ему об Адаме, потому что – поверит ли в это папа? – принц подошел к ним и пожал руку виконту Линтону, сказав, как он рад приветствовать его при дворе и как глубоко он сожалеет о смерти своего старого друга, его отца. Потом он изъявил желание познакомиться с женой Адама, и Адам немедленно подвел ее к нему. И папа даже представить себе не может, как мило регент с ней беседовал! Его манеры были просто безупречны! Он простоял несколько минут, беседуя с Адамом о недавней войне и демонстрируя (по словам Адама) доскональное знание военных вопросов. И как раз в тот момент, когда принц отходил, он сказал, что надеется однажды увидеть их обоих в Карлтон-Хаус!

Искренне обрадованный, мистер Шоли потер руки и сказал, что это превзошло, все его ожидания, ей-богу превзошло! Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что матери Дженни нет в живых, чтобы порадоваться ее триумфу.

– Хотя, без сомнения, она все это знает, – бодро сказал он. – Подумать только – я еще сомневался, соглашаться ли мне на твой брак с виконтом или настаивать на графе! Но милорд Оверсли дал мне слово, что я не пожалею, и, должен признаться, он был прав. Даже герцог не обходился бы с тобой лучше! Расскажи мне еще раз, что тебе сказал принц-регент!

Прежде мистер Шоли придерживался невысокого мнения о принце-регенте. Хотя он (как часто заявлял) был не из тех, кто интересуется важными шишками, деяния этой персоны из королевской семьи едва ли могли ускользнуть от внимания самых незаинтересованных людей. Если бы спросили его мнения, мистер Шоли сказал бы, что не одобряет таких поступков, как женитьба на двух женах и прижимистость в отношении их обеих, не говоря уже о большом количестве любовниц, о чем обычный человек должен всегда помнить; не одобряет и разбазаривания наличности – ведь нации приходится выплачивать его долги. Было также секретом Полишинеля, что принц искал повода развестись с несчастной принцессой Уэльской; и, не желая присоединяться к толпе, освистывающей его, мистер Шоли считал, что он обращается с несчастной леди просто низко. Но перед лицом любезности регента по отношению к Дженни все эти соображения отошли па задний план.