Смятение чувств - [40]

– Я не верю в призраков. А это действительно развалины?

– Самые что ни на есть! Более того, от часовни и камня на камне не осталось.

– Я имею в виду – не ты соорудил эти развалины?

– Соорудил? – удивился он.

– Да, соорудил. Один из папиных знакомых сделал именно так, когда все готическое было в моде, и, кажется, это вызвало много восторгов.

– А!. – произнес он довольно безучастно. – Нет, мы свои не сооружали: это за нас сделали во время войны зелоты.

– Ну да, конечно: мне следовало знать, что это было так, как должно было быть, – сконфузилась Дженни. – Тебе ни к чему было сооружать развалины.

Такие пассажи могли привести его в замешательство, но они и забавляли его. Лишь когда она сообщила ему новость, что это ее отец купил дом на Гросвенор-стрит, у них случилась первая серьезная размолвка.

Он читал письмо от Уиммеринга, когда она вошла в комнату, держа в руке листок, покрытый неразборчивыми каракулями мистера Шоли, и воскликнула:

– Адам, по почте пришло письмо от папы! Он поднял взгляд:

– Вот как? Надеюсь, с ним все хорошо?

– О да! Он не пишет об этом, но он никогда не хворает! Дело в том, что он ухитрился сделать то, что даже я считала невозможным за такое короткое время. Плохо же я его знала! Особенно когда он сказал мне, что, если придется, наймет целую армию работников, что, как я полагаю, он и сделал. Папа никогда слов на ветер не бросает.

– Да, уверен, что это так. И что же он сделал? Нечто такое, что очень тебя радует, как я понимаю?

– Если хочешь, да. Твой дом, Адам! Ты думал, что продал его мистеру Стикни, но тот всего лишь работал на папу!

Он пристально посмотрел на нее.

– Твой отец купил мой дом? – спросил он.

– Да, и хотел вручить тебе купчую в день нашей свадьбы, да только она была не вполне готова. И вот он решил потом, что не расскажет тебе об этом до тех пор, пока не закончат покраску и наклейку обоев и дом не будет готов к нашему приезду. Я никогда не думала, что это произойдет за такое короткое время, но он пишет мне…

– Это была твоя затея? – прервал он.

– Нет, боюсь, я об этом не думала, – ответила она. – Хотя это случилось потому, что я сказала папе, что ты собираешься продавать дом. Он тут же решил, что купит его и вернет тебе, если я считаю, что тебе это понравится, и вот…

– И ты так считала?

Она вдруг заметила, что он очень бледен. Сошел и ее собственный румянец, она, запинаясь, произнесла:

– Да, а что? Я думала…

– Я выставил дом на продажу ради того, чтобы обеспечить двух своих сестер!

– Да, да, я знаю, ты мне говорил.

– И ты думала, я захочу, чтобы он его купил? Да еще по цене, которую я всегда считал грабительской?

Морщины у нее на лбу разгладились, и она сказала, улыбаясь:

– О, тебе незачем об этом думать! Для папы это пустяк: уверяю тебя, он об этом не жалеет! Более того, он посмеялся над этим и сказал, что ты можешь полностью положиться на Уиммеринга! Папа никогда не относится неприязненно к человеку за то, что тот, как он выражается «продувная бестия». И в этом случае, я уверена, он не хотел торговаться по мелочам – о, я знаю, что он бы не стал! – После некоторого колебания она сказала:

– Понимаешь, когда он спросил меня, почему ты собрался продавать городской дом, и я ему рассказала, он… он был просто поражен. Он сказал, что уважает тебя за это, хотя это, как он считал, нелепо. Ты знаешь, он очень проницательный: он сразу же понял, что ему не пристало говорить тебе… предлагать… – Голос ее пресекся; она поднесла руку к своей опять пылающей щеке. – О, я поступила не правильно, допустив это? Папе было так приятно думать, что он может обеспечить тебя… тем, что тебе нужно, не ущемив твоей гордости…

– Не ущемив… О Бог мой! – воскликнул Адам. – Так, значит, это должно было стать приятным сюрпризом, не так ли? Ты должна извинить меня: для меня это неприемлемо! Неужели ты не понимаешь? Нет, не понимаешь, и я не могу объяснить тебе это. Мне остается лишь надеяться, что твой отец не понесет слишком большие убытки из-за этого. Полагаю, что нет; если он на славу отремонтировал дом, порекомендуй ему немедленно снова выставить его на продажу! Я буду рад узнать, что он сбыл его с выгодой!

Продолжая говорить, он вышел из комнаты торопливым, прихрамывающим шагом. Ее рука невольно взметнулась и упала, но он не смотрел на нее. Она не в силах была что-либо возразить, а в следующий момент дверь со стуком захлопнулась за ним. Она не видела его несколько часов. Ему оседлали лошадь, и он проскакал мили, вначале охваченный гневом, но потом, когда гнев улегся, впал в отчаяние. Ему дали ощутить его золотые оковы; он заглянул в будущее, увидев себя рабом щедрости мистера Шоли, и несколько горьких минут сожалел, что пуля, которая сделала его хромым, не угодила ему в сердце.

Когда он вернулся в поместье Рашли, обед должен был уже почти закончиться, но дворецкий сказал ему, что миледи еще не спустилась вниз. Он застал ее у туалетного столика, со служанкой, застегивающей жемчужное ожерелье у нее на шее. Ее глаза быстро устремились на дверь. Он увидел, как тревожно она смотрит на него, и улыбнулся ей, сказав:

– Боюсь, я опоздал! Не ругай меня! Я заехал дальше, чем собирался, но я не заставлю тебя ждать больше нескольких минут.