Смутные времена. Владивосток, 1918-1919 гг. - [28]

Лена глубоко вдохнула и сказала:

— Мне нужно на воздух. Внутри просто нечем дышать. На сцену мне еще не скоро, мы могли бы немного прогуляться.

Я согласился.

Какой-то пьяница, весь в лохмотьях, едва стоявший на ногах, навалился на меня и осыпал меня отборнейшей бранью. Я инстинктивно ответил ему тем же. Я тут же подумал о Лене, захотел извиниться. Немного удивленная, она не дала мне произнести ни слова.

— Ах, оставьте. Мне часто приходится слышать подобное, я и сама могу иногда…

Затем она рассмеялась, но это был невеселый смех:

— Это лишь доказывает, насколько глубоки ваши познания в русском, настоящем русском языке.

Я хотел ей рассказать о том времени, когда я жил в Оренбурге. Обычно это вызывало любопытство и интерес.

— Нет-нет! — воскликнула Лена. — Я знаю, знаю Россию. Расскажите мне о Франции, о Франции!

Мы шли вдоль Светланской, по неровному разрытому тротуару, от фонаря до фонаря, грязный свет прорезал туман. Пьяные мужчины и женщины, поддерживая друг друга, выходили из кабаков, распевая во все горло песни, выпрашивая милостыню.

Время от времени со стороны порта раздавались выстрелы, приглушенные расстоянием и туманом. Красные.

Облака почти касались земли. Было холодно и сыро. Лена подбадривала меня, торопила. Париж… Какая там жизнь. Я рассказал обо всем, что видел там до войны. Мои родители. Их друзья. Сорбонна. Латинский квартал. Мои друзья по университету. Люксембургский сад. Кафе. Богема.

Когда я умолк, Лена после недолгого тяжелого молчания сказала, подняв голову к нависшим тучам:

— Младше меня… А столько видел, столько видел, и такое, такое будущее…

Она отпустила мою руку и пошла одна. Нас разделяло большое расстояние. Она, как обычно, смотрела прямо перед собой. Так мы и дошли до «Аквариума».

Она пригласила меня. За свой столик. За тот, за который никто не хотел садиться. Попросила принести графин белой водки, подкрашенной травой желтого цвета, крупные малосольные огурцы, черный хлеб, селедку, колбасу и сыр.

— Ешь, ешь, — повторяла она с плохо сдерживаемым волнением. — Так у нас было в праздничные дни. Не так много и не так часто. Но чем реже, тем лучше. Тогда как здесь, сейчас…

Она почти не притронулась к еде, но выпила много мутной водки. Ее глаза смотрели куда-то вдаль, она рассказывала и рассказывала. Свою жизнь… всю свою жизнь.

Она была родом из Омска. Ее отец, плотник первого разряда, получал приличное жалованье в большой мастерской, где он работал. Он не пил, любил свою семью. Но этого было недостаточно: у Лены было пятеро старших братьев и сестер. Мама подрабатывала домработницей. В семье появилось еще трое детей. Лене исполнилось двенадцать лет, когда она начала работать.

Знакомая портниха взяла ее в ученицы. У нее были умелые руки, ей нравились красивые ткани — она быстро освоило ремесло швеи. Днем хозяйка отправляла ее работать в богатые семьи. Кормили ее плохо, да и платили очень мало. Но время шло, она научилась шить юбки, блузки, настоящие платья, которые нравились. Ее стали приглашать во многие дома. Денег она зарабатывала больше. И подумывала о том, чтобы начать работать только на себя.

— А как же пение? — спросил я.

— Какое пение!

В ее взгляде вновь промелькнули боль и ненависть.

— Да, мне нравилось петь, все говорили, что у меня хорошо получается, что у меня прекрасный голос. И что с того? К чему все это? Вы можете мне объяснить? Петь, не имея образования?

В последнее слово она вложила всю силу своей мечты, любовь, сожаление и отчаяние. Уже позже я не раз ощущал эти чувства в голосах многих бедных юношей и девушек. Лена смотрела на сцену «Аквариума». Там пела высокая, дородная, красивая артистка. Никудышный вокализ. Глупые слова. Двигалась она, словно огромная механическая кукла.

— Вот оно, ваше пение, — сказала Лена. (Стакан водки, потом еще один.) Все это случилось, потому что однажды на пороге клетушки, где я работала, появился он.

Он, Федор, красивый капитан из Генерального штаба Колчака.

Ну что ж, надо было покориться ему. И так началась самая избитая история. Жалкий фельетон, один из тех, что интересны консьержкам. Тут я ничего не могу поделать. Это не первая подобная история, придуманная самой жизнью. И далеко не последняя. Здесь было все. Очаровательный принц, жестокий соблазнитель и юная белошвейка.

Сначала они встречались в большом саду семейного особняка. На дворе стоял август. Деревья, зеленая листва, цветы и птицы. Он снял любовное гнездышко. Она ни о чем не жалела, ничего не стыдилась. Разве можно стыдиться, когда вы так счастливы и просто не верите, что такое счастье могло прийти именно к вам.

Зря она пыталась убедить саму себя, что, наверное, он и правда ее любит. Да, он ее любит, она вынуждена была это признать. Подарки, цветы. Внимание, бесконечные комплименты. Он обожает ее голос, ее глаза.

А как же родители? Она придумывает дополнительные часы. Деньги, которые она якобы зарабатывала, — эти деньги давал ей Федор. Дома мама слишком довольна, слишком измотана, чтобы хоть что-то заподозрить.

Это восхитительное безумие продолжалось три месяца.

И вот капитана отправляют во Владивосток. Это его угнетает. Он из Омска, крупного города, столицы Сибири. Он — любимец высшего света, званых ужинов, больших балов, гала-представлений в театре. Оставить все это и отправиться в отвратительную провинциальную дыру, где можно умереть с тоски! Он ходит взад и вперед по комнате. Звон шпор раздается по паркету. Вдруг он расхохотался.