Смутные времена. Владивосток, 1918-1919 гг. - [22]

Я удивился. Как? Фанг! К чему такая щепетильность? Милан расхохотался:

— Щепетильный, он?! Это все игра, обман, надувательство. Как только мы отвернемся, он заберет у кули все до последней копейки, а затем получит свою официальную умеренную плату, честно заработанную. Он знает, что мы это знаем. И что с того? Главное — сохранить лицо.

И мне пришлось вытаскивать из сумки, которую держал Милан, класть липкие купюры, выцветшие, потрепанные настолько, что они светились на свету, а также монеты со стершейся чеканкой каждому кули в ладони, опухшие от грязи и гноя. А вагон не был наполнен и на десятую часть.

Возвращаясь к месту нашего расквартирования, я думал только об одном: спать. Я упал на кровать так, как был, — со всем, что осталось на мне и во мне после ночи у семеновцев и целого дня, проведенного с кули. Спать. И больше ничего. Спать.

Но уснуть у меня не получалось. Усталость… Полковник без ноздрей… Песни, усталость, носильщики — вьючные животные… Вши больных тифом… Усталость… Песни… Я боролся с собой около часа. Безрезультатно. Я спрыгнул с кровати. Больше не было сил.

Я знал, куда мне отправиться.

Люби меня грешной

«Аквариум» — это клуб, ночной клуб Владивостока. Конечно, можно было найти немало мест, чтобы выпить, пока оставались желающие выпить. Вертепы в порту, кабаки недалеко от борделей, тоскливые таверны, опасные для здоровья страдающих от бессонницы, но не располагающих большими средствами. Однако наряду с ними существовало единственное настоящее ночное заведение: «Аквариум».

Естественно, я о нем слышал. Этот клуб знали все иностранные офицеры. Меня же захватили вылазки с Миланом, а это было очень утомительно. Прежде всего, я хотел полностью посвятить себя выполнению порученного мне задания, трудного и не совсем привычного для меня. До этого момента об «Аквариуме» я даже не думал. Но одна ночь все изменила.

Забота о здоровье, чувство долга — в самой страшной дыре! Все за борт! Два зловещих поезда и невыносимые кули. Свет, шум, спиртное, музыка — вот мое спасение…

Я вылил десять кувшинов воды в таз, я оттирал, тер свое тело до крови. Я надел лучшее белье, самую красивую форму (авиация позволяла это), ботинки с самыми красивыми шнурками.

Правда, мне пришлось подождать: «Аквариум» распахивал свои двери ближе к полуночи. Наконец наступила полночь.

Сильный мороз, сани с медвежьими шкурами, толстый бородатый кучер, Светланская, широкая улица, пересекающая весь город. И где-то посреди этой улицы «Аквариум».

Едва я вошел, как увидел, что это превосходило мои самые смелые ожидания. Я был поражен, оглушен, восхищен ярким освещением, размерами этого места и количеством людей, находившихся здесь.

Настоящая сцена. Довольно большой партер, как в крупных театрах, заставленный столиками. Наверху, немного в стороне, галерея широких глубоких лож. Все отделано и украшено согласно моде прошлого века (т. е. XIX века, — прим. ред.): высокий округлый потолок, украшенный резвящимися нимфами и сатирами. Тяжелые хрустальные люстры. Безумство золота, кованых украшений, резного дерева.

Чтобы приходить сюда, нужно было иметь много денег и не особенно задумываться о них. До того как началась война и вплоть до революции в порт заходили торговые суда Англии, Америки, Японии, завсегдатаи Китайских морей. Здесь можно было встретить торговцев зерном и сливочным маслом, лесом, рогатым скотом, мехами, владельцев рудников, золотоискателей, трапперов, плативших, когда удача улыбалась им, самородками или соболиными шкурами. Были тут и рынки с ярмарками, большие церковные праздники и просто праздники.

А сегодня — кто были все эти люди, сидящие так близко друг к другу, за столиками или вдоль узких проходов? С того места, где сидел я, в облаке табачного дыма и мерцающем свете люстр я не мог различить ни черт лица, ни движений. Все, что я знал, — что здесь были только мужчины, да еще много военных.

Я ощутил тоску и одиночество. Но продолжалось это недолго. Дружеский хлопок по спине заставил меня обернуться. Передо мной стоял английский офицер. Погоны майора, около сорока лет, невысокого роста, упитанный, со светлыми волосами, на щеках яркий румянец. Англичанин только зашел, я мешал ему пройти.

Он осмотрел меня с головы до ног, как хорошая ищейка, и обратился ко мне по-французски, немного неуверенно, у него был приятный акцент:

— Новенький? И, как мне кажется, прошу прощения, немного потерянный. Позвольте предложить вам стаканчик. Меня зовут Робинсон.

Он подхватил левой рукой меня под правую руку, и вот я оказался в ложе, где сидели около десяти посетителей, военных и гражданских.

— Все друзья, — заявил громогласно Робинсон. — Вы — друг друзей, они — ваши друзья.

Появился официант. Робинсон заказал шампанское. По-английски. В «Аквариуме» это слово понимали на любом языке.

Этой ночью вино стало мне другом. Оно не вызывало во мне приступы ярости, грусти, не отупляло. Но и не дарило мне радости, что испытывают заядлые пьяницы. Вино позволило мне расслабиться, избавило от навязчивых образов, преследовавших меня, усталость постепенно покидала мое тело. Я чувствовал себя хорошо.