Смута в России. XVII век - [44]

, а армия разделилась на тех, кто целовал крест новым самодержцам из рода Годуновых и тех, кто не стал этого делать. После такого открытого неповиновения вооруженное выступление сторонников Дмитрия оставалось делом ближайшего времени. Самым удивительным оказалось то, что мятеж возглавили воеводы годуновского войска, устроив настоящий заговор в пользу царевича Дмитрия. По сообщению разрядных книг, «тово же году майя в 7 день изменили под Кромами царевичю князю Федору Борисовичи) всеа Русии, забыв кресное целованье, и отъехали к Ростриге к Гришке Отрепьеву, которой назвался царевичем Дмитреем Ивановичем всеа Русии, а отъехали у Кром ис полков: воевода князь Василей Васильевич Голицын, да брат ево родной князь Иван Васильевич Голицын, да боярин и воевода Петр Федорович Басманов; а с собою подговорили князей и дворян и детей боярских северских и резанских всех городов до одново человека, да новгороцких помещиков, и луцких князей и псковских, и детей боярских с собою подговорили немногих, и крест Ростриге целовали»[192]. Тем, кто не примкнул к этому заговору оставалось одно — возвратиться в Москву.

До измены под Кромами бояр Голицыных и Басманова у самозванца не существовало, да и не могло существовать по малочисленности его сторонников из числа членов Государева двора, параллельных органов власти, вроде Боярской думы. Теперь московская Дума оказалась не просто расколотой политически, ее члены служили разным претендентам на престол. Ситуация не столь редкая, если не сказать, обычная для времени Смуты в целом, но в 1605 году все еще только начиналось.

У преданного своими боярами молодого царя Федора Борисовича не осталось исторической перспективы. Сколь ни готовил его отец к будущему правлению, но действовать самостоятельно он, видимо, не мог. Да и любой бы из умудренных опытом бояр на фоне Бориса Годунова выглядел не самым лучшим образом, о чем позаботилась трудная история предшествующих десятилетий и, сделанный ею «отбор». Мать царя — дочь главного опричника Малюты Скуратова, безропотный князь Федор Иванович Мстиславский, послушный князь Василий Иванович Шуйский, грубые и алчные «свои» — казначей Степан Никитич Годунов и дворецкий Степан Васильевич Годунов, вот кто оказался рядом с только что начинавшим править царем. Другие, как князья Голицыны или Романовы, хотя и могли в этот момент включиться в правительственную деятельность, но они уже много лет были на положении гонимых и опальных. Того же, кого приближал царь Борис — боярина Петра Федоровича Басманова, вполне готового встать во главе новой «Избранной рады», — так бездарно поссорили с молодым царем первым же разрядным назначением.

Стоит пожалеть, что история оказалась жестокой к царю Федору Борисовичу. Его душа не была отягощена грехами и на него не падали такие страшные подозрения, как на его отца царя Бориса Годунова. Сам Борис Годунов охранял своего сына, заботясь о лучшей доле для него. А он давно доказал, что если чего-то захочет, то умеет этого добиваться. Кроме воспитания отца, учившего сына придворным церемониям, поведению на посольских приемах, у царевича Федора было многое другое, что позволило бы ему со временем стать совсем неплохим правителем. Он внутренне был готов продолжить линию «милостивого» периода правления Бориса Годунова, его курс на сближение с западными странами, заведение в России наук и училищ. Известен чертеж Москвы, составленный по рисунку царевича Федора Борисовича, значит очень скоро мы бы могли иметь и более подробную карту Московского государства? Но никакого времени не было отпущено царю Федору Борисовичу. Он, как и его сестра Ксения, остались в истории невинными жертвами чужой злобы и зависти, но их человеческие лица запомнились современникам. Князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский писал: «Царевич Феодор, сын царя Бориса, отроча зело чюдно, благолепием цветущи, яко цвет дивный на селе, от Бога преукрашен, и яко крин в поле цветущ, очи имея велики черны, лице же ему бело, млечною белостию блистаяся, возрастом среду имея, телом изообилен. Научен же бе от отца своего книжному почитанию во ответех дивен и сладкоречив велми; пустотное же и гнило слово никогда же изо уст его исхождаше; о вере же и о поучении книжном со усердием прилежаше». Жалели о судьбе несчастного сына Бориса Годунова и в других странах. Английский дипломат, побывавший в России, даже сравнил его с самым известным шекспировским героем и с сожалением писал о жизни царевича Федора Борисовича Годунова, которая «подобно театральной пьесе… завершается ныне ужасною и жалостною трагедией, достойной стоять в одном ряду с Гамлетом»[193].

Если бы такая пьеса о Федоре была бы действительно написана, то одной из самых сильных сцен в ней должна была бы стать встреча самозванцем в Путивле посольства от армии из-под Кром во главе с боярином князем Иваном Васильевичем Голицыным. С этого времени давно зревший раскол среди знати стал очевидным. Началась гибельная дорога, когда члены Боярской думы выбирали одного за другим претендентов в цари и каждый раз сами же вынуждены были отменять свой выбор. Так было с первым Лжедмитрием, со сменившем его царем Василием Ивановичем Шуйским, вторым самозванцем, польским королевичем Владиславом, вплоть до избирательного собора 1613 года, поставившего во главе государства такого же юного, как и царевич Федор Борисович, Михаила Романова. И сложилась уже не годуновская, а романовская династия.