Смута в России. XVII век - [26]

Сначала принятые меры оказались действенными, иначе бы этот указ не стали повторять, спустя год, 24 ноября 1602 года. Но, как уже можно понять из текста нового указа, продлевавшего возможность «своза» крестьян в те же сроки, и с такой же суммой «пожилого» на следующий,  111 (1602–1603) год, реализация мер по свозу крестьян между мелкими землевладельцами встретила сложности. Указ был дополнен угрозой наказания тем, кто отказывался отпускать крестьян: «А из-за которых людей учнут крестьян отказывати, и те б люди крестьян из-за себя выпускали со всеми их животы безо всякие зацепки, во крестьянской бы возке промеж всех людей боев и грабежей не было, и силно бы дети боярские крестьян за собою не держали, и продаж им никоторых не делали. А кто учнет крестьян грабити и из-за себя не выпускати, и тем от нас быть в великой опале»[117]. Казалось бы, здесь-то уж все ясно, но опять не стоит торопиться осуждать «крепостников». Ведь они действуют не по царскому приказу, а вопреки ему, и они также переживают голодное время, как и их крестьяне.

Как бы ни был предусмотрителен царь Борис Годунов, жизнь все равно все устроила по-своему. Одни небогатые землевладельцы делали выбор между послушанием царскому указу и голодной смертью: им лучше было ограбить своего крестьянина, чем смотреть, как его у него забирают. Другие, более богатые помещики и вотчинники, увидели еще Одну открывшуюся возможность для найма крестьян. Если задуматься с каким чувством, каждая из сторон конфликта произнесла бы известное восклицание «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», мы услышали бы три разных интонации: надежды — у крестьянина, который расстается со своим владельцем от беспросветной нужды, сокрушения — у сына боярского, теряющего работника, и радости — у считающего будущие барыши приказчика боярской вотчины. Не случайно и «Бельский летописец», составленный в служилой среде, написал позднее, что крестьянский выход перессорил дворян и детей боярских. Его статья об этих указах называется неожиданно «О апришнине» и в ней содержится ссылка на нарушение Борисом Годуновым некого заклятья Ивана Грозного: «Того ж году на зиму царь Борис Федорович всеа Русии нарушил заклятье блаженные памяти царя Ивана Васильевича всеа Русии и дал христианом волю выход межу служилых людей, окроме бояр больших и ближних людей и воевод, которые посланы по дальним городом. И в том межу служилых людей учинил велику зело скору и кровопролитие». В другой статье «О выходе» летописец опять повторил эту мысль: «И межу их учинилась межьусобное кровопролитие, и тяжбы о том меж ими велики зело стали, и от того у служилых людей поместья и вотчины оскудели и сами служилые люди стали в великой скудости и межу собя в ненависти». Царю Борису Годунову из-за начавшейся «смуты» все-таки пришлось отказаться от введенных чрезвычайных мер («и велел заповедати, что впредь выходом не быти, отказать»), но было уже поздно[118].

Многим крестьянам и холопам не могло повезти с тем, чтобы найти нового владельца. Кому был нужен лишний рот в голодное время. Тогда получалось, по слову Авраамия Палицына, «лето убо все тружаются, зиму же и главы не имеют где поклонить». Видя это, царь Борис Годунов, совместно с царевичем Федором Борисовичем и Боярской думой, издали приговор «о холопех» 16 августа 1603 года. Этот закон, изданный в интересах отпущенных на волю, но не получивших отпускных документов холопов, тоже показывает, что в первую очередь была выказана забота о голодающих: «Которые бояре, и дворяне, и приказные люди, и дети боярские, и гости, и всякие служилые, и торговые, и всякие люди холопей своих ссылали з двора, а отпускных им не дали, и крепостей им не выдавали, а велят им кормитца собою, и те их холопи помирают голодом, а иные многие питаютца государевою царевою и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии милостиною, а за тем их не примет них-то, что у них отпускных нет»[119]. Указ предписывал «бояром, и дворяном, и всяким людем» обязательно выдать таким людям «отпускные» и «крепости», и больше их не держать за собою, надеясь вернуть, как только минется голодное время. Если такие, фактически, отпущенные на волю («кормиться собою») холопы являлись в Приказ Холопьего суда, то там они могли самостоятельно получить необходимые документы, чтобы уже с ними искать, куда дальше поступить на службу.

Важным следствием начавшихся переходов, отпуска на волю крестьян и холопов оказалась то, что большая масса людей занялась попрошайничеством и бродяжничеством. Самые отчаянные, окончательно отказывались от своих семей и уходили «казаковать» или разбойничать. Борьба с разбоями стала еще одной очередной задачей, которую приходилось решать в 1601–1603 годах. В уезды из Разбойного приказа с царскими наказами поехали специальные сыщики, которые должны были предупредить разбои на дорогах. Сыщики, посылавшиеся в уезды, должны были стоять «промеж дорог», «утаясь». Поэтому, действуя как небольшие военные отряды, московские сыщики привлекали местных дворян и совместно с губными старостами вели розыск, пытали пойманных разбойников «крепкими пытками» и сажали их в тюрьму. Смертная казнь при этом грозила не тем, кого ловили в разбойных делах, а самим сыщикам, чтобы они «не норовили никому, и посулов, и кормов не имали»