Смута в России. XVII век - [18]

.

Здесь упоминается самый большой «проект» царя Бориса, призванный на века утвердить память о нем, но строительство особого храма Воскресения или «Святая святых», так и не осуществилось. Исаак Масса знал ювелира Якова Гана, который сделал портрет Ксении Годуновой, отвезенный в Данию и еще один грандиозный заказ царя: «отлил 12 апостолов, Иисуса Христа и архангела Гавриила, коим Борис расположил воздвигнуть большой храм, для чего было приготовлено место в Кремле; и он хотел назвать его «Святая святых», полагая в добром усердии последовать в том царю Соломону». О храме «Святая святых» писал также Пискаревский летописец. Нам остается лишь догадываться, какой грандиозный храм, подобный Иерусалимскому собирался построить царь Борис[81]. Подданные в этот момент расцвета власти Бориса Годунова были весьма довольны происходящим и не стремились пока осуждать своего самодержца. Однако отвечать перед историей всегда приходится самому правителю. Гордыню царя Бориса Годунова вспомнили позднее, когда все, что он создавал, стало разрушаться и надо было объяснить пришедшую Смуту.

Дело Романовых

Первыми в источники начинают проникать сведения о «болезнях» царя Бориса Годунова. Дьяк Иван Тимофеев оставил свидетельство о «неисцелной болезни и скорби недуга телесна» у царя, разжигавшие «ненависть его и неверие на люди»[82]. С болезнью, питавшей мнительность и подозрительность царя, связали его поощрение доносов. Статья «О доводах холопьих на бояр» предваряет подробный рассказ «Нового летописца» об опале царя Бориса Годунова на род Романовых. Истоки подозрительности царя приписаны автором летописи стремлению знать все, что происходит в государстве. Капитан Жак Маржерет тоже обращал внимание, что царь Борис Годунов долго болел во время приезда посольства литовского канцлера Льва Сапеги, из-за чего оно задержалось в Москве. Подозрительность царя, по мнению Маржерета, возросла с появлением уже в 1600 году слухов о том, что царевич Дмитрий жив. Борис Годунов «с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучал по этому поводу. Отныне, если слуга доносил на своего хозяина, хотя бы ложно, в надежде получить свободу, он бывал им вознагражден, а хозяина или кого-нибудь из его главных слуг подвергали пытке, чтобы заставить их сознаться в том, чего они никогда не делали, не видели и не слышали»[83].

Такое доверие к «доводчикам» (доносчикам), их поощрение и жалованье, обычно, отличает правителей, стремящихся к абсолютной власти. Ничего нового в этом для Бориса Годунова не было, кроме того, что с началом 1600-х годов доносительство превратилось в систему, описанную «Новым летописцем». Кстати именно в этом контексте осуждения доносов в летописи едва ли не впервые возникает понятие «Смута»: «И от такова ж доводу в царстве бысть велия смута, яко же друг на друга доводяху»[84]. В описании атмосферы «окаянных доводов», охватившей не только боярских холопов, но и священнический чин, мужей и жен, детей и отцов отчетливо слышится их моральное осуждение.

По какой причине царь Борис Годунов так изменил себе? Видимо, он боялся уже не за себя, а за продолжение династии. Считая годы своего царствования, царь Борис неминуемо должен был возвращаться мыслями к тому, что будет после него. Поэтому царь Борис Федорович решил помочь своему сыну устранить самых вероятных конкурентов в правах на престол и тех, кто ранее дерзал вмешиваться в вопросы престолонаследия. Сначала царь Борис Годунов включил в крестоцеловальную запись запрет присягать царю Симеону Бекбулатовичу. Этим была устранена любая, даже гипотетическая возможность привести к власти жившего на покое потомка ханов Золотой Орды. Правда, современники, да похоже и сам царь Симеон Бекбулатович, были уверены еще в одном преступлении царя Бориса Годунова. Жак Маржерет ссылался на лично слышанный им рассказ царя Симеона о том, как тот ослеп, выпив отравленного вина, присланного от царя Бориса (правда, скорее всего рассказ этот звучал уже во времена Лжедмитрия I)[85].

Главным событием царствования Бориса Годунова, оказавшим трагическое влияние на развитие Смуты, оказалась опала на бояр Романовых. Как в свое время опричнина Ивана Грозного переломила на две части время его правления, так и романовское дело уничтожило иллюзии относительно новой династии. Царь Борис Годунов рассчитался с боярами Романовыми прежде всего за их действия во время царского избрания. Сохранились только слухи о том, как царский жезл едва не попал в руки старшего из братьев Романовых и единственного на тот момент боярина, Федора Никитича. У этих слухов, как и у подозрений царя Бориса Годунова были все основания. Два клана Годуновых и Романовых, даже несмотря на их многолетнюю дружбу, подтвержденную клятвами и родственными браками, во время выбора царя в 1598 году разошлись навсегда. Поэтому опала оформляла уже совершившийся раскол между двумя кланами, делая невозможным какое-либо последующее примирение. Прямо надо сказать, что Борис Годунов брал этот грех на душу ради династических интересов сына царевича Федора Борисовича. Возможно, что какая-то связь существовала и с начавшимися болезнями царя Бориса Годунова, испугавшегося, что он не успеет укрепить свое царство настолько, чтобы власть спокойно перешла к его сыну Федору. Упоминавшаяся выше посылка за самым лучшим «дохтором Яганом» в Любек 24 октября 1600 года точно совпадает по времени с возможным началом дела Романовых! Во всяком случае, внезапное изменение в настроении царя Бориса и начавшаяся подозрительность в отношении подданных выглядят труднообъяснимыми. Хотя, быть может, причина все-таки в уже появившейся «молве» о спасении царевича Дмитрия.