Смута. Ее герои, участники, жертвы - [25]

Ослабляя царскую армию, самозванец в то же время укреплял свои позиции в Кромах. Казакам удавалось подвозить осажденным продовольствие и боеприпасы. Хотя крепость была разрушена до основания, вырыли земляные укрепления. Бесстрашный Корела постоянно устраивал внезапные вылазки и, метко стреляя, наносил противнику ощутимый урон. Кроме того, по его приказу на горе устраивались под звуки труб и барабанов шумные застолья, вызывавшие зависть у стоявших в болоте русских воинов.

Нареченный царь Федор Борисович отправил в армию новгородского митрополита Исидора, чтобы привести воинов к присяге. Но его приезд послужил для них сигналом к тому, чтобы окончательно перейти на сторону Лжедмитрия. На 7 мая главные воеводы назначили наступление на Кромы, но это было сделано лишь для того, чтобы внести сумятицу и неразбериху в войско. П. Ф. Басманов, В. В. Голицын и его брат Иван заранее сговорились с кромчанами о том, что перейдут на их сторону и свяжут всех сторонников Годуновых. Утром от русского лагеря в сторону Кром поскакал всадник на вороном коне. Он подъехал к крепости и подал условный сигнал. Тогда из ворот выехали казаки и с остервенением напали на лагерь царской армии. А в это время их сторонники начали поджигать свои же палатки и укрепления. Это произвело настоящую панику. Часть воинов бросилась к мосту через кромский ров, где стоял священник с крестом для приведения всех желающих к присяге «Дмитрию». Часть побежала прочь, надеясь добраться либо до своего дома, либо до Москвы, часть пыталась оказать сопротивление врагу. Но они тут же были либо убиты, либо схвачены.

Перешедшие на сторону самозванца воеводы тут же отправили в Путивль И. В. Голицына с известием о том, что готовы ему служить и что у Годуновых нет больше армии. Лжецарь щедро наградил сеунчика (гонца с радостной вестью) и отправил под Кромы своего кравчего Б. М. Лыкова с посланием. В нем говорилось, что «законный наследник престола» объявляет всем свою милость, готов жаловать и впредь и повелевает каждому либо вернуться домой, либо остаться в войске до тех пор, пока «он сам не въедет в столицу». Многие дворяне, измученные долгой войной, тут же отправились к своим семьям, полагая, что вопрос о новом царе уже решен. Через некоторое время Лжедмитрий решился самолично прибыть под Кромы, правда, в окружении наиболее преданных полков. Там он распорядился отправить большую часть прежних царских воинов под Тулу и Калугу. Им следовало расчистить путь к Москве. Около Серпухова состоялось сражение с последними сторонниками Годуновых. Это были лишь пешие стрельцы, и дворянской коннице не представляло большого труда их смять. После этого путь к столице оказался открытым. Но Лжедмитрий уже не хотел рисковать, предпочитая доверить расправу над своими противниками новым сторонникам. Сам он расположился в Туле, где начал принимать гонцов из городов, кающихся царских воевод и заниматься рассылкой грамот о своих победах. Они должны были окончательно уверить всех русских людей в том, что он царский сын.

Москвичи тем временем пребывали в страхе и волнении. Никто не помышлял о защите нареченного царя Федора Борисовича. Да и сам он бездействовал, находясь в непонятном оцепенении. Даже его многочисленные родственники не думали о том, чтобы либо организовать оборону Кремля, либо куда-нибудь бежать. Большинство собиралось ехать в Тулу на поклон к самозванцу.

1 июня утром в город смело въехали два гонца от «царя Дмитрия». Отвагу им придавала не только уверенность в том, что многие горожане их поддержат, но и то, что за ними следовала разгоряченная толпа жителей Красного села. На Лобном месте они остановились и заявили, что уполномочены прочесть «царскую грамоту». Многие москвичи узнали гонцов — это были местные дворяне Гаврила Пушкин и Наум Плещеев. Вскоре огромная толпа смолкла и приготовилась слушать грамоту. В ней писалось следующее:

«Мы, Дмитрий, Божиею милостию царь и великий князь всея Руси, блаженной памяти покойного царя Ивана Васильевича истинный сын, находившийся по великой измене Годуновых столь долгое время в бедственном изгнании, как это всякому хорошо ведомо, желает всем московитам счастья и здоровья. Это уже двадцатое письмо, что я пишу к вам, но вы все еще остаетесь упорными и мятежными, также вы умертвили всех моих гонцов, не пожелав их выслушать, также не веря моим многократным правдивым уверениям, с которыми я столь часто обращался ко всем вам. Однако я верил и понимал, что то происходит не от вас, а от изменника Бориса и всех Годуновых, Вельяминовых, Сабуровых, всех изменников Московского царства, притеснявших вас до сего дня; и мои письма, как я разумею, также задержаны ими, и по их повелению умерщвлены гонцы. Того ради я прощаю вам все, что вы сделали против меня, ибо я не кровожаден, как тот, кого вы так долго признавали царем, как можно было хорошо приметить по моим несчастным подданным, коих я всегда берег, как зеницу ока моего, а по его повелению предавали жалкой смерти, вешали, душили и продавали диким татарам. От того вы могли легко приметить, что он не был вашим законным защитником и неправедно завладел царством. Но все это вам прощаю опять. Схватите ныне всех Годуновых с их приверженцами как моих изменников и держите их в заточении до моего прибытия в Москву, дабы я мог каждого наказать, как он того заслужил, но больше пусть никто в Москве не шевелит пальцем, но хранит все, и да будет над вами милость Господня».