Смотритель - [29]
Павлов подошел к окну и закурил. Августовский город на глазах уходил в серую муть раннего вечера, болезненно вспыхивая слабыми без поддержки ночи огнями. И Павлова внезапно поразила мысль, что если бы все произошло в таком городе, как Петербург, то он, наверное, смирился бы, почти понял – «вспомнил» – здесь за два с половиной века происходили и не такие вещи. Но деревня, нетронутая природа, где если и есть смурь, то лишь в виде какого-нибудь лесовика или баенника, которыми пугают трехлеток. Да и то… Павлову, как человеку сугубо городскому, вся эта русская лесная нежить всегда представлялась чем-то милым и трогательным; это же не ведьмы на Брокене[50] и не жуткий Фенрир,[51] и даже не малороссийский Вий. Какие уж у нас ужасы, у нас все ужасы удивительным образом сконцентрировались в единственном месте – городе-призраке, в котором сам Павлов родился и живет. Говорят, правда, что и в других местах присутствуют кое-какие страстишки, но они по сравнению с Петербургом – детский лепет. Да и только у нас все эти призраки императоров и императриц, ожившие статуи, отделившиеся и ставшие вполне самостоятельными части тел, саламандры, очеловечившиеся реки, сами по себе рассыпающиеся дома, белые дамы, упыри с часовыми механизмами, мужики, попадающие из-под земли прямо в детские, и прочие монстры[52] соединились в такой скверный анекдот, что никому и никогда из него уже не выскочить. Даже самому простому жителю, ни сном ни духом не ведающему обо всем только что перечисленном – а на самом деле именно сном и духом-то только и ведающему! – порой становится в этом городе необъяснимо жутко и тошно…
Да, в городе Павлову было бы проще, то есть понятней, а там… Он в который уже раз постарался вспомнить все услышанное и первым делом выделил четыре фамилии,[53] ничем, кроме своей принадлежности к русской литературе, между собой не связанные, затем постарался вновь прочувствовать возникшее, словно в наэлектризованном воздухе, непримиримое противостояние говоривших и опять совсем запутался. Нет, действия, впечатления и слова надо все-таки разделить и рассматривать по отдельности.
Ольга, ничуть не удивилась его вопросу:
– Что ж тут странного: у всех четырех есть произведения о детстве, этаком русском золотом дворянском детстве. Но дело не в них, Павлов, дело в тебе: с тобой точно не все в порядке. На кой они тебе понадобились, может, расскажешь?
– У меня очередная тоска, ты же знаешь, – коротко ответил он и повесил трубку.
Промучившись всю ночь, он наутро подвел итоги наиболее реального из всего, что было, то есть того, в чем считал себя наиболее сильным. Результат вновь оказался небогатым. И все-таки на руках у него имелись: четыре русских писателя, пусть относительный и вообще несколько сомнительный, но все же адрес старика-покупателя, место, где все происходило, отмеченное лодкой, Сирин и неизвестная женщина.
Удовлетворившись пока тем немногим, чего удалось достигнуть, Павлов позвонил в первый попавшийся кинологический клуб и невинным голосом поинтересовался, сколько времени может понадобиться молодому и здоровому немецкому догу, чтобы преодолеть расстояние приблизительно в шестьдесят пять километров по прямой. Нормальные люди, конечно, послали бы его подальше, но сумасшедшие собачники устроили по поводу столь неожиданного вопроса настоящую горячую дискуссию на целых полчаса и, в конце концов, авторитетно заявили, что при самых экстремальных обстоятельствах, когда собаку гонит страх, голод или желание найти хозяина, дорога ее займет никак не меньше суток. Увы, никаких экстремальных обстоятельств у Сирина явно не было: кормил он его на убой, убежал пес первым, а страх… Да, пожалуй, из всего этого списка страх оставался самым реальным побуждением – но перед чем? Не мог же пес бояться за него, Павлова, – да и ничего с ним реально плохого и не случилось. А прибежал-то Сирин даже гораздо быстрее…
В тот же день Павлов записался в ближайшую районную библиотеку, каковые, к несказанному его удивлению, продолжали работать, как и в добрые старые совдепские времена. Законсервировавшаяся в образе пятидесятых годов библиотекарша посмотрела на него со смесью испуга, любопытства и уважения и выдала ему все четыре романа. Затем Павлов сгонял на «Юнону»,[54] где купил все базы данных людей, проживающих в Питере и области, и засел за компьютер. Он жадно просматривал сведения о всех жителях Выры и близлежащих деревенек, и ему почему-то казалось, что он непременно угадает своего старика, однако интуиция молчала, а имена, как назло, попадались все простые и совсем ничего ему не говорящие. Однако часа через два, когда в глазах уже рябило от Ивановых, Петровых и Сидоровых, Павлова вдруг осенило. Сев Севыч! Тетка на шоссе тогда сказала, что его всякий знает, а со слов паренька стало совершенно ясно, что дед этот все время ошивается по местным музеям.
Вот кого надо искать. Такие маргиналы обычно знают в деревнях все про всех и даже больше. К тому же в Рождествене вроде бы и набоковский музей – а музейщики народ тоже ушлый и дотошный, склонный верить во всякие чудеса и распространять их. Павлов на всю жизнь запомнил огурец, выращенный не то Олегом Кошевым, не то еще кем-то из молодогвардейцев, который им показывали на школьной экскурсии в Краснодоне. Вот уж чудо так чудо! А всевозможные ленинские грабли или медвежьи чучела в роскошной квартире Некрасова, который, кстати, как уверяли все советские учителя, жил в страшной нищете и был певцом народного горя! Словом, наверняка в музее можно будет еще и разжиться парой каких-нибудь загадочных историй, которые имеют отношение к окрестностям и смогут направить его поиски на верный путь.
Киев, 1918 год. Юная пианистка Мария Колобова и студент Франц Михельсон любят друг друга. Но суровое время не благоприятствует любви. Смута, кровь, война, разногласия отцов — и влюбленные разлучены навек. Вскоре Мария получает известие о гибели Франца…Ленинград, 60-е годы. Встречаются двое — Аврора и Михаил. Оба рано овдовели, у обоих осталось по сыну. Встретившись, они понимают, что созданы друг для друга. Михаил и Аврора становятся мужем и женой, а мальчишки, Олег и Вадик, — братьями. Семья ждет прибавления.Берлин, 2002 год.
В третье тысячелетие семья Луниных входит в состоянии предельного разобщения. Связь с сыновьями оборвана, кажется навсегда. «Олигарх» Олег, разрывающийся между Сибирью, Москвой и Петербургом, не может простить отцу старые обиды. В свою очередь старик Михаил не может простить «предательства» Вадима, уехавшего с семьей в Израиль. Наконец, младший сын, Франц, которому родители готовы простить все, исчез много лет назад, и о его судьбе никто из родных ничего не знает.Что же до поколения внуков — они живут своей жизнью, сходятся и расходятся, подчас даже не подозревая о своем родстве.
Все смешалось в доме Луниных.Михаила Александровича неожиданно направляют в длительную загранкомандировку, откуда он возвращается больной и разочарованный в жизни.В жизненные планы Вадима вмешивается любовь к сокурснице, яркой хиппи-диссидентке Инне. Оказавшись перед выбором: любовь или карьера, он выбирает последнюю. И проигрывает, получив взамен новую любовь — и новую родину.Олег, казалось бы нашедший себя в тренерской работе, становится объектом провокации спецслужб и вынужден, как когда-то его отец и дед, скрываться на далеких задворках необъятной страны — в обществе той самой Инны.Юный Франц, блеснувший на Олимпийском параде, становится звездой советского экрана.
Первая книга одноименной трилогии Дмитрия Вересова, действие которой охватывает сорок лет.В прихотливом переплетении судеб двух поколений героев есть место и сильным страстям, и мистическим совпадениям, и хитроумным интригам, и захватывающим приключениям.Одно из лучших произведений конца уходящего века… Если взять все лучшее из Шелдона и «Угрюм-реки» Шишкова, то вы получите верное представление об этой книге.
«Возвращение в Москву» – это вересовская «фирменная» семейная история, соединенная с историческими легендами и авторской мифологией столицы. Здесь чеховское «в Москву, в Москву!» превращается в «а есть ли она еще, Москва-то?», здесь явь и потустороннее меняются местами, «здесь происходит такое, что и не объяснишь словами»…
Франция – счастливый молодожен Нил Баренцев, вчерашний студент и почти диссидент, знакомится с прелестями свободной заграничной жизни и издержками французской любви.Америка – у заботливого мужа и рачительного хозяина Нила Баренцева масса времени, чтобы понять, что же ему действительно нужно из всего того, что новый мир ему предлагает.Две страны – две женщины. Одну он пытался спасти от смерти, другая вернет его к жизни.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.