Смородинка - [5]

— Оставшуюся половину взял себе человек — догадался мальчик.

— Верно. Сколько получилось?

— 60. Более или менее, — обрадовался Рустам.

— И, наконец, Бог сотворил обезьяну. Тоже дал ей 30 лет жизни и сказал, что эти тридцать лет она будет кататься как сыр в масле. Трудиться ей не придется, все ей будет доставаться даром. Только страшна и уродлива она будет, вся покрыта морщинами, и люди, глядя на нее, будут смеяться. А она, за сладкий кусок будет придумывать новые ужимки, и веселить их еще больше. Нравится? Обезьяна заплакала и сказала, что не хочет такого долгого унижения и тоже попросила только половину.

— У человека получилось 75 лет, — подпрыгнул Рустам.

Точно. Вот и получается, что человек 30 лет живет как человек, он молод, здоров, красив и полон сил. И весь мир его! Потом он 15 лет работает как ишак, строит свою жизнь, и трудится для детей. Потом изо всех сил охраняет и стережет накопленное. Силы уже не те, характер портится, но что поделаешь! А потом он становится старым, и уже присматривают за ним. И он зависит от других так же, как когда-то кто-то зависел от него. И потому на печатке человек такой большой, а обезьяна такая маленькая. Трудно быть большим, унижаясь!

— А почему обезьяна сидит на плече человека? — спросил Рустам.

— А это, чтобы он не забывал, что старость ожидает его, как бы весела не была его юность. И встретить ее надо достойно, чтобы она не оттянула плечо.

— А если он не доживет до старости? Не все же доживают. — Рустам вспомнил недавние похороны дальнего родственника, молодого парня, разбившегося на машине.

— Тогда это несчастье. Закрывать глаза старикам должны молодые, а не наоборот.

— А почему осел и собака такие грустные? — Рустам провел пальцем по опущенным ушам осла и собаки.

— А ты бы на их месте много бы веселился? Скажи спасибо, что такие стоят!

— Дедушка! — собрался с мыслями Рустам — А если человек проживет больше, чем 75 лет? Вот тебе уже 81. Тогда ты кто?

Последнее слово Рустам вымолвил совсем тихо, почти шепотом, боясь, что дед рассердится. Но старик неожиданно задребезжал смехом и приобнял мальчика.

— Не бойся! Твой дед не обезьяна! Я никогда не работал как ишак, для накопления, и потом не дрожал над накопленным, потому что его не было! Не было у меня никого, кому бы я кланялся, и ничего, чтобы я им маялся. Жил как человек, работал в удовольствие, а не из-под палки, имел насущное, и не просил лишнего. Сделанного добра не считал, а зла старался не помнить. Ну, и, конечно, Бог мне помогал, берег от испытаний. Вот и прожил… человеком!

Эту затейливую, с вывертами речь Рустам был готов слушать часами. Куда-то испарились луковые волны, исходившие от старика, отодвинулись купание в море, инжир и Дурашка. Рустам глядел в голубые глаза деда и слушал:

— Тебе говорю! Я знаю — ты поймешь! Открой уши и слушай! Будь человеком! Чтобы с тобой ни случилось в жизни — будь человеком! Пока молодой — не давай душе испоганиться! Будет у тебя за душой что-то настоящее, не станешь ни ослом, ни собакой, ни обезьяной. Не будет — переберешь всех зверей! Понял?!

— Понял! — Рустам кивал головой, а дед хватал его за плечи цепкими пальцами.

— Не забывай! Помни! И книги свои тебе завещаю. Не забудь, твои они! Тебе пригодятся! А сейчас неси то, что твоя мать послала, проголодался я! И сам садись!

— Нет, дедушка, я пойду, я ел уже! Ну, правда, я ел!

— Точно? Ну, тогда, возьми вот это! — И старик осторожно насыпал в руку внуку горсточку изюма с орехами.

— Беги! И матери с отцом поклон передавай. Пусть не беспокоятся сильно!

— Ты чего такой надутый? — встретила Рустама мать. — Не понравился деду обед? Что случилось?

— Это он из-за моря переживает — хохотнул отец. Он недавно пришел с работы, пообедал и был в хорошем настроении. — Завтра с утра пойдешь купаться. Только далеко не заплывай!

— Да, нет, — досадливо отмахнулся Рустам. — При чем тут море?

— Э, у тебя температуры нет? — встревожилась мать и пощупала Рустаму лоб. Камиль вертелся тут же и тоже полез щупать лоб брату.

— Ничего у меня нет. Просто устал. Ай, отстань! — Последние слова относились к малышу, который норовил заглянуть брату в горло.

— Опять наверно, мальчишке голову дурил всякой ерундой, — ворчала мать на кухне. — Голова у самого глупыми книжками забита. Всю жизнь жил как хотел, ничего ему не надо было, и мальчишку тоже испортит, боюсь.

— Да, ладно тебе — отозвался отец. Маленький еще, пусть слушает, вырастет, сам разберется, что к чему. А старик никогда никому вреда не сделал.

— Ну, а что нажил? — возражала мать. Три вытертых ковра, в которые его завернут, когда будут хоронить, две чашки, пять ложек, драные одеяла и книжки эти дурацкие. Дети, и те далеко. Все хлопоты на нас падут, когда умрет.

— Ну, падут и падут — сонно отвечал отец. — Что мы не люди, что ли, он же нам не чужой!

— Так-то так, да вот… Ах, как я боюсь, чтобы Рустам в него не пошел. Кровь одна все-таки!

— Э, ладно, нашла, о чем думать раньше времени.

— Тебе все равно, а я хочу, чтобы у наших детей, все как у людей было. Дом нормальный с ремонтом, а не эта развалюха! — Мать ткнула пальцем в дырку в стене. Оттуда печально посыпалась штукатурка. — Машина, работа хорошая, чтобы могли семью обеспечивать. Чтобы мы на старости лет, хоть спокойно пожили, не тревожились за них. Ты слышишь меня?