Смилодон - [8]

Ласково светило солнышко, на небе не было ни облачка, тихий ветерок баюкал пальмы и акации. А побоище в “Анжелике” и окрестностях все продолжалось. Вот с криком “Черножопый, на!” впечатали кому-то в пах, вот приголубили кого-то прикладом по почкам, вот пнули в копчик немолодую уже, страшно вскрикнувшую женщину. Вот кинулись вдогон за чудом вырвавшимся парнем, с ходу подсекли, вырубили мощно, по-футбольному дали под ребра. Чтобы не ерепенился. Все было сделано четко и слаженно. Через пять минут камуфляжники уже сидели в “фольксвагене”, рявкнул форсированный мотор, взвизгнули колеса и наступила мертвая тишина. Только стоны, крик, плач, захлебывающиеся звуки рвоты. А еще через пять минут пронзительно взревела сирена – приехала “скорая”. Сомнений нет, работали профи.

“Да, весело у них тут”, – Буров сплюнул, подхватил вещички и как-то уже без настроения пошел на автобусную остановку. А там только и разговоров было что про недавний инцидент – но вполголоса и с оглядкой. Тем не менее отдельные фразы можно было уловить: “Охрана президента… Все зубы выбили… Опустили почки… Размозжили голову… Иностранцу тоже”. А уже в автобусе стали доступны детали – соседка Бурову попалась языкастая, разговорчивая, из обрусевших армян. Дело было так. Утром в злосчастную “Анжелику” зашли трое россиян в штатском и стали требовать кофе по-быстрому.

– Мужики, тут вообще-то очередь, – попытался вразумить их кто-то из местных.

– Рот закрой, падло, – отвечали россияне в штатском. – Ваши сраные очереди нас не касаются.

В общем, вели себя грубо, по-хамски, и, естественно, получили по рогам. Пустили слезу, утерли сопли и убрались восвояси. Ну а что было дальше, Буров видел сам, собственными глазами. “Уроды, ГБ-ЧК, – брезгливо подумал он, откинулся на спинку сиденья и стал рассматривать бегущие назад разлапистые пальмы. – Что с них возьмешь, педерастов гнойных…” Как уже было замечено, Буров компанию глубокого бурения не жаловал. Хоть и сменили вывеску, а все одно падлы. В ботах.

Автобус между тем замедлил ход, скрипнул тормозами и остановился. Прибыли. Вон она какая, черноморская жемчужина, Мекка отдыхающих, курортников и отпускников. Пальмы, каштаны, подстриженные акации, белые фасады бывших санаториев, колонны и решетки эпохи сталинизма. В недалеком прошлом номенклатурный рай, ныне же услада культурного отдохновения. Разгульного, по-ново. Только Буров был дикарь. Мурлыча себе под нос, он вышел из автобуса, вдохнул полной грудью, глянул по сторонам и направил стопы не к гостиничным фасадам, нет, – к ближайшему столбу, обклеенному объявлениями. С частным сектором оно-то попроще. А значит, и подешевле. Объявлений хватало, только напечатанные на машинке или на принтере Буров не читал – эти наверняка все продумали, рассчитали, десять шкур сдерут. С ухмылочкой он присматривался к рукописным призывам, правда, вначале тоже не вникая – анализировал почерк. Вот писано голимым алкоголиком, вот откровенным хамом, вот человеком раздражительным и нервным, вот крайне неуравновешенным и склонным к воровству. А шли бы они все куда подальше. Наконец на глаза попалось объявление, написанное просто и доходчиво, явно женской рукой. В почерке чувствовалась гармония, вкус, хорошее здоровье и… неудовлетворенная сексуальность. И просили не дорого. “Так, так”, – бросив заниматься графологией, Буров хмыкнул и пошел звонить нежадной Зое Павловне, которую замучил основной инстинкт.

– Да, – сказала она и без церемоний назвала адрес. – Приезжайте, я дома.

Голос у нее был низкий, хорошо поставленный, даже по телефону очень сексуальный и волнующий.

– Еду, – пообещал Буров, бросил трубку и направился в лабаз – заявляться в незнакомый дом с пустыми руками было как-то неудобно. Отлично развитое воображение уже нарисовало ему эту Зою Павловну – грудастой, длинноногой, томящейся в искусе смуглянкой. Естественно, с чувственными губами, страстно раздувающимися крыльями чуть вздернутого носа, карими глазами с поволокой и ослепительным жемчугом зубов. Ничего, милая, ничего, скоро мы покончим с твоими проблемами…

Жила Зоя Павловна на улице Роз в стандартном пятиэтажном доме, какие уже лет как сорок с гаком в народе называют хрущебами. Скамеечки у подъезда были некрашены, истертая лестница затоптана, квартирная дверь – картонной, несерьезной, пни посильнее – и заходи. “Не слышны в саду даже шорохи”, – электронно проиграл звонок, повисла пауза, и Буров услышал все тот же сексуальный голос:

– Кто там?

– Насчет комнаты, – ответил он, ухмыльнулся и приготовился узреть ту самую, с грудями и ногами. – Я вам звонил где-то полчаса назад.

– А, сейчас, – выстрелил замок, дверь открылась, и Буров лишний раз убедился, что с воображением лучше не связываться – Зоя Павловна была рыжая, сероглазая, скуластая, с занятными такими конопушками на носу. Взгляд живой. И фигура очень даже ничего.

– Прошу, пожалуйста, – она показала комнату семь на восемь, похлопала по кровати, оправила занавеску. – Можете еще холодильником пользоваться. На кухне.

Взгляд остановить было не на чем. Плохонькая мебель, убогий телевизор, чешское стекло в гэдээровском серванте. Очень опрятная, чистенькая нищета. Ясно, почему входная дверь картонная – брать нечего.