Смеющийся волк - [6]

— Сибирь, — тихо промолвил мальчик.

— Сибирь? — переспросила девочка.

Он с улыбкой повернулся к ней и кивнул.

— Я раньше часто думал о том, что где-то там есть такой край — Сибирь. Хотя всё это глупости…

Девочка, не понимая, о чём идёт речь, тоже улыбнулась в ответ и посмотрела на него, слегка сдвинув брови.

Он тогда учился в начальной школе. Мальчика в то время окружали люди, вернувшиеся из Сибири. Они могли рассказывать о Сибири и час, и два. Слух мальчика улавливал только общее содержание рассказов, пересыпанных какими-то странными русскими словами вроде «Давай!» или «Хорошо!». Все рассказы были о голоде, холоде, болезнях, о снеге и льде. Слушая эти рассказы, мальчик порой представлял, что их с отцом ночёвки на кладбище и есть настоящая «Сибирь». Само звучание слова «Сибирь» пробуждало в нём воспоминания о прикосновении к земле и камням. Отец в то время уже умер, и название «Сибирь» звучало для него как посмертное имя. Он уже не мог отчётливо вспомнить лицо отца, его голос. У него не было ни единой фотографии. Осталось только место, где они с отцом спали под рваным одеялом, зарывшись в ворох пахнущих прелью палых листьев, — всё это место преобразилось для него в отца.

Сибирь… Для мальчика Сибирь олицетворяла бескрайние просторы. Насколько она была велика в действительности, не вмещалось в воображение четырёхлетнего малыша. Она была совсем не такая, как настоящая Сибирь. Не было в ней русских, говорящих на русском языке, не было лагерных заборов с колючей проволокой, не было санных упряжек с собаками, не было северных оленей и волков. Всё это было где-то совсем в другом месте. А Сибирь была то же самое, что и старое городское кладбище в центре Токио. Мальчик особенно остро прочувствовал это, когда перешёл из начальной школы в среднюю. Выйдя с кладбища и пройдя немного по улице, он оказывался в самой людской гуще, в оживлённом квартале у вокзала Икэбукуро.

Уже будучи учеником средней школы, он впервые сам отправился на то кладбище. Название его значилось в разрозненных документах, касавшихся отца и сына. Ностальгических чувств он не испытывал. Его просто охватило недоумение: неужели вот здесь всё и было?! Всё же ему показалось, что кое-какие могильные камни он припоминает. Все они теперь превратились в обыкновенные маленькие могильные обелиски. Вроде бы всё здесь должно было быть побольше и попросторней, но теперь могилы теснились вокруг мрачно, неприветливо и уныло. Взгляд его упал на гробницу чуть побольше размером, и он представил себе малыша, спящего в обнимку с отцом. В его груди шевельнулись воспоминания. Не здесь ли они проводили ночь за ночью, сгребая ворохи сухих листьев и кутаясь в рваное одеяло? Стояла холодная зима… Мальчик вдруг почувствовал, что ему стало противно и в то же время очень тоскливо. Он поспешил уйти оттуда.

И всё же для четырёхлетнего малыша то было самое дорогое место на земле, не имевшее названия и никак не связанное с географической картой. Ведь оттуда дитя как бы заново появилось на свет. Нынешний учащийся средней школы решил навсегда забыть то городское кладбище. Он хотел отсечь и уничтожить эту частицу Токио, огромного города, в котором он сейчас жил. Но затем он понял, что не может забыть то старое городское кладбище, где обитал с отцом до четырёх лет, что оно вновь стало дорого ему, и он стал бережно хранить детские воспоминания.

Он словно стирал с них пыль тряпкой и полировал. Куда бы он ни шёл, воспоминания всегда были с ним. И ночью он засыпал всё с теми же образами в душе. Чем больше очищались в его памяти воспоминания, тем больше было в них блеска, и вот уже, к его радости, тот четырёхлетний малыш снова вставал перед глазами.

Четырёхлетнему малышу нравилось это место, где не пахло живыми людьми. Он с удовольствием вдыхал запах старых кладбищенских камней. От камней пахло по-разному Запах чёрного камня. Запах белого камня.

Запах зеленоватого камня. Запах свежеотшлифованного камня. Запах камня, покрытого мхом.

Там были камни странной формы. Плиты, похожие на сухие листья, высокие обелиски, кресты, каменные яйца в густом кустарнике, каменные шары. Были просто гладкие плиты, были камни, похожие на домик с окнами. Были камни-изваяния в виде человека с головой монаха, стоящего на огромном цветке, сложив руки перед грудью.

Были и обрушившиеся камни надгробий, засыпанные сухой листвой.

Малышу особенно нравился камень в форме яйца. На него было очень удобно забираться и спрыгивать вниз.

Кошек и собак там почти не было. Животные не забредают в те места, где их не ждёт пропитание. Однако бывало, что здесь находили пристанище собаки с перебитой лапой, с вытекшим глазом, с лишаём по всей шкуре. Бывало, что он чуть было не наступал на больную кошку, что плелась по своим делам.

Однажды ночью послышались незнакомые звуки, похожие то ли на кваканье лягушек, то ли на шум ветра. Он спросил у отца, что это, но тот не ответил. Когда рассвело и небо посветлело, звуки утихли. Малыш пошёл бродить среди могильных камней. Он заглянул в кусты и там в расселине меж камней обнаружил свёрток — какой-то предмет, завёрнутый в грязные газетные листы. Из разорванной в клочья газетной бумаги торчали ручки и ножки младенца. Виднелась также правая часть личика. Белая щёчка спящего младенца. Малыш потрогал кончиком пальца маленькие голые посиневшие ручки и ножки. Младенец, казалось, слегка вздрогнул. Он был слишком маленький, так что трудно было даже представить, что это человек.