Смешение карт: воспоминания о разрушительной любви - [40]

В Сан-Франциско она начала встречаться с мужчиной, блестящим и эксцентричным разработчиком встраиваемых систем и робототехники, обладавшим неортодоксальным вкусом во всём: от музыки до стиля отношений. Мы с ним подружились. В итоге эти двое поженились.

Я принял тот факт, что отношения закончены, но много лет пытался понять ­— почему Белла завершила их. Я думал: мы были вместе десять лет, почему, после всех этих лет, ситуация стала такой, что она больше не могла быть со мной? Я не понимал это, и было трудно примириться с тем, что мне надо принять завершение отношений, не понимая, в чём его причина. Мне хотелось завершенности, что означало для меня понимание того, что именно пошло не так. Но в тот момент мой взгляд на мир не мог приспособиться к пониманию этой причины. Для того, чтоб понять и принять причины, которые сделали наши отношения неприемлемыми для неё, мне потребовалось много времени. И развод.

Мы с Беллой близки даже сейчас. Степень её терпеливости в отношении меня совершенно удивительна. Её любовь ко мне была глубока, несмотря на всю боль, которую я ей принёс, несмотря на все продемонстрированные мной различные виды плохого обращения, несмотря на мою неспособность постоять за наши отношения. И когда от наших отношений осталась лишь зола, я наконец осознал, что неправильного было в лозунге около церкви из моего детства.

«Твоя жизнь либо сияет светом, либо отбрасывает тень». Всё не так просто. Каждый из нас это смесь света и тьмы, хорошего и плохого. Меня легко любить, как говорили многие мои партнёрши. Я люблю в ответ с безрассудной щедростью. Но при этом я, как оказалось, способен быть беспечным по отношению к чужим чувствам и не понимать их ценности до тех пор, пока не становится слишком поздно.

Если бы мы были аккуратно рассортированы на кучки, отмеченные «хорошие люди» и «плохие люди», жизнь была бы куда проще. Мы бы не могли быть, например, быть теми, кого любить просто, но опасно.

Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мне трудно думать о Белле, не вспоминая о том, как я подводил её. И да, она по-прежнему любит меня с тихой определённостью. Моя жизнь отбрасывает на неё и свет и тень, так же как и на многих других моих любимых.

Оглядываясь назад сейчас, с расстояния нескольких десятилетий, мне совершенно очевидно, что именно произошло с моими отношениями с Беллой и как точно такие же вещи помогли мне разрушить отношения с Руби. Я чувствовал неуверенность не потому, что у Руби начались отношения с Ньютоном. Я чувствовал неуверенность от того, что они символизировали.

С Ньютоном Руби никогда не была человеком второго сорта. Ей никогда не надо было подчиняться чьим-то прихотям, не надо было бояться выйти за пределы поставленных ей рамок. С Ньютоном пределом было только небо. Она могла попросить о чём угодно. Могла защищать свои потребности без страха расправы и иметь разумные ожидания того, что он попробует удовлетворить их. На их пути не было особенных преград, у их отношений не было никаких границ, кроме тех, о которых они сами договорились вдвоём. Её отношениям никогда не надо было прятаться в тени. Когда она была с ним, она могла расслабиться, потому что обратный отсчёт до расставания не был запущен. Он мог предложить ей всё, что хотел, что значило, что он мог предложить ей то, что я не мог.

Все ограничения, наложенные на Руби моими соглашениям с Целести, все тысяча и один способы, которыми я не мог быть с ней — все они ранили её, так же как и Беллу. И хотя я и не мог видеть этого непосредственно, на каком-то глубинном уровне я об этом знал. Меня не беспокоили другие отношения Целести, потому, что другие партнёры не могли предложить ей что-такое, чего не мог предложить я. Отношения Руби с Ньютоном меня беспокоили, потому, что он мог свободно предложить ей то, чего не мог предложить я. Я не взял на себя ответственность за свою неуверенность, я не мог. Потому, что это можно было бы сделать, только если поставить под вопрос основание моих отношений с Целести, что могло привести меня к пониманию того, что наше соглашение неустойчиво.

Поэтому я обвинил во всём Руби. Я винил её за всё, что чувствовал. Я перестал разговаривать с ней и даже относиться к ней как к человеческому существу. Я упаковал все свои страдания и сложил к её ногам, говоря: «Как ты могла сделать это со мной?» И она сделала единственную разумную вещь, которую могла, она ушла.

Мне потребовалось много времени для того чтоб увидеть, что да, соглашения построенные на неуверенности и страхе причиняют страдания тем, кто их заключает, но окружающим они причиняют гораздо больше страданий. Мои отношения с Беллой продержались дольше, чем отношения с Руби потому, что я был мудрее и чуть более зрелым, но я всё ещё не мог понять, что приглашаю людей в своё сердце, не имею возможности позаботиться о них.

11

Я впервые встретил Амбер в 2002-ом, когда мы на встрече ПолиТампы обсуждали вето, наложенное Целести на Элейн. В тот вечер она мало говорила и я обратил на неё не очень много внимания — мои мозги были забиты другим.

Амбер и её муж Рик только что переехали в Орландо из Калифорнии. Они были полиамурны и их приманила репутация юго-западной Флориды в качестве расцветающей мекки полиамории. ПолиТампа существовала уже восьмой год и вызвала появление похожих групп повсюду в штате. Район Тампы приобретал репутацию горячего местечка для полиаморов.