Смешение карт: воспоминания о разрушительной любви - [26]
Я упомянул о своей страсти к фотографии. Она предложила себя в качестве модели. Однажды в выходной, мы гуляли по незастроенной территории позади университета, выискивая интересные места для фотографирования. Я обнаружил, что Белла очаровательна: умна, обаятельна и склонна к флирту. Как это часто бывает, в результате наш разговор обратился к теме секса и отношений. К своему удивлению, я обнаружил, что она не моногамна.
Мы говорили о том, что это значило для каждого из нас: договорённости между мной и Целести, разнообразные ограничения, в рамках которых было позволено существовать моим остальным отношениям.
Белла сказала: «Я не ищу ничего серьёзного. На мой взгляд, всё это звучит неплохо.»
Мы поговорили ещё. Мы заигрывали друг с другом. Наконец, мы поцеловались. Белла улыбнулась: «Это заняло у тебя немало времени! Я уже час жду, когда же ты это сделаешь.»
Так начался длинный период хорошей погоды в моей личной жизни, по крайней мере с моей точки зрения. Среди волн, поднятых разрушением моих отношений с Руби появился участок спокойной воды… как я потом понял, в основном потому, что большую часть удара приняла на себя Белла.
Целести, всё ещё находящаяся под впечатлением разрыва между мной и Руби, восстановила своё правило «Никакой совместной жизни с любовницами». Она видела, как сильно я пострадал от расставания. Кроме того, расставание прямо повлияло на неё через наши денежные затруднения. Целести ослабила запрет на жизнь в общем доме с другой любовницей и вот результат — катастрофа. Понятно, что для того, чтобы катастрофа не повторилась, надо быть уверенными, что мы больше никогда не двинемся по этому же пути. «Никогда больше», — говорила Целести. «Мы попробовали и это не сработало. Больше никакого совместного проживания с другими любовными интересами».
Когда у меня начали развиваться отношения с Беллой, нам с Целести пришлось решить, что именно значит «не проводить ночь с другой любовницей». Значит ли это, что я должен вернуться домой до того, как Целести ложится спать? До заката? До полуночи? Мы обсудили это и решили, что «комендантский час» будет начинаться в два часа ночи.
Белла жила в собственной квартире неподалёку от нас. Её жилище было украшено в стиле встречи позднего средневековья с технофетишизмом: в жилой комнате доминировали огромный ткацкий станок, самопрялка и стеллажи с компьютерным железом. После полугода отношений, я проводил с ней один или два вечера в неделю. Как и во время общения с Руби, в эти вечера я всё время смотрел одним глазом на часы, чтоб быть уверенным в том, что доберусь домой вовремя.
Мы не включили Беллу в дискуссию о моём «комендантском часе». Мы даже не подумали спросить есть ли у неё мнение по этому поводу. С чего бы мы могли это сделать? Наши правила были про нас двоих. Разумеется, они влияют на Беллу, но мы думали о наших собственных потребностях. Мы думали, что «внешние» отношения должны быть аккуратно упакованы и ограничены, в противном случае, как мы с Целести можем оставаться «основными» партнёрами?
Это создавало практическое ограничение того, как много я могу проводить времени вместе с Беллой. Мы могли общаться только по вечерам, после работы. А неутомимый и неумолимый таймер всегда вёл свой отсчёт. Даже если мы не виделись неделю или две, если я хотел доказать привязанность к Целести, то должен был быть дома в обговоренное время. Иногда это означало необходимость встать и уйти в середине разговора. Белла, как и Руби всегда понимала, что как бы близки мы ни были и как бы сильно нам не хотелось обратного, она будет спать в одиночестве.
Когда пробивал час, я вставал, чтоб уйти. Она провожала меня до дверей, мы поспешно обнимались и она быстро отворачивалась, чтоб я не видел, как она плачет. Я ехал домой, и моё сердце болело при воспоминании о выражении её лица.
Несмотря на всю свою боль, Белла никогда не бросала вызов этим правилам. В нашей иерархии потребностей, её потребности ничего не значили. Наши отношения с самого начала были построены на Хобсоновском выборе: принимай эти условия или уходи. Принять эти условия в начале, пока сердце не затронуто — несложно. И к тому времени, когда она влюбилась, она уже согласилась на условия, в которых у неё не было права голоса.
На самом деле правило «без ночёвок» не гарантировало, что Целести никогда не будет спать в одиночестве. Я иногда уезжал на компьютерные конференции, часто в удалённые штаты. Иногда я ездил к родителям. Это для неё было нормально, но спать в одиночестве из-за того, что я с другой — нет. Настоящая проблема была вовсе не в том, чтоб никогда не спать одной. А в мысли, что она может оказаться в одиночестве в то время, когда я буду проводить время с кем-то другим.
Со временем Белла становилась всё более и более несчастной. Когда я вставал, чтоб уйти, она могла обнять меня, зарывшись лицом в моё плечо. «Отстой», — говорила она. А затем она могла развернуться, но уже не настолько быстро, что я не мог видеть её слёз, а я уходил.
Постепенно, тихо, без шума и пыли, у наших отношений появились глубокие корни. Мягко, осторожно, так медленное, что мы почти не замечали этого, они достигли отведённых им рамок. Бесконечные вечера, во время которых я одним глазом смотрел на часы, понимая, что когда время настанет — надо будет уходить, тихая боль в момент ухода… Безмолвная, потому что подать голос означало риск показаться не проявляющей уважения к моим отношениям с Целести… всё это начало накапливаться.
