Смешение карт: воспоминания о разрушительной любви - [18]

Тем временем, моя дружба с Руби перестала быть спокойной. Мы начали часто спорить, без какой-нибудь особенной причины, кроме того, что я чувствовал неясную печаль и неудовлетворённость каждый раз, когда думал о ней. Наши общие друзья были обеспокоены. Так, однажды вечером, её друг сказал мне: «Мужик, ты ей по-настоящему нравишься». Мы сидели на низкой стене, окружавшей двор в центре кампуса — обычное место поздних вечеринок на открытом воздухе и пили дешёвое пойло из красных пластиковых кружек: он пиво, а я — коктейль с ромом. «Она беспокоится, что ты с ней не разговариваешь. Что происходит?»

Я хотел сказать многое. Я мог бы сказать: «Я странно чувствую себя, общаясь с ней. Мне больно, но я не понимаю — почему. Это как узел в моей груди, но я не понимаю что он значит. Когда я вижу её, то чувствую грусть и отчуждение.» Но я только пожал плечами и допил свой коктейль.

Руби с Джейком стали очень привязаны друг к другу. Это почему-то очень расстраивало меня, но я не понимал — почему. Я считал, что это не может быть что-то столь простое и вульгарное, как обыкновенная ревность. В конце концов, Джейк с Целести годами были любовниками. Целести и Бен очень привязались друг к другу. Почему бы мне испытывать ревность по поводу интереса Джейка к Руби, к женщине, с которой у меня даже не было любовной связи? Я, определённо, был не тем человеком, которые может ревновать. Кто угодно другой, но не я!

Так как это не могло быть ревностью, это должно было быть чем-то другим. Если это не ревность, то оставалась только одна возможность: она сделала что-то неправильно! Так что я естественным образом эмоционально закрылся, считая, что так защищаюсь от совершаемых ею неопределённых злодеяний. В нашей дружбе появилось напряжение.

По причинам, никак не связанным с всё умножающимися проблемами в наших отношениях, Руби решила покинуть Новый Колледж. Она приехала из северной части штата Нью-Йорк и его красота и смена сезонов звали её к себе так, как Флорида этого сделать не могла. Она закончила семестр и уехала. Вскоре после этого, Джейк последовал за ней на север. На этом закончились его сексуальные отношения с Целести.

Мы с Руби сохранили контакт и после её переезда. Парадоксальным образом, наша дружба не только восстановилась, она стала прочнее. Мы начали писать друг другу длинные письма, настоящие письма, написанные настоящими ручками на настоящей бумаге и отправляемые по почте. Я находил для своих писем необычные материалы: длинные рулоны коричневых бумажных полотенец, какие бывают в туалетах на заправках, крохотные ярко окрашенные листочки для напоминаний, аккуратно сложенные и распирающие конверт в середине. Руби отвечала и открытками и длинными письмами, написанными аккуратным почерком. Она писала о том, что видела накануне в походе вдоль каньона и о том, как смотрится луна сквозь деревья в её дворе. Я хранил её письма в шкафу в обувной коробке. Со временем она переполнилась, и я стал складывать письма в следующую коробку.

Я снова открылся перед ней, но одно я никогда не обсуждал — то, как я вёл себя перед тем, как она уехала. Это был слон, терпеливо стоящий в комнате, его хобот ощупывал цветы на подоконнике, а хвост болтался над плитой на кухне. Я пытался не встречаться с ним глазами, думая, что если я не буду замечать его, он когда-нибудь уйдёт. А коллекция писем в обувных коробках всё росла.

Жизнь вне кампуса оказалась ужасной для моей учёбы. Я забросил занятия. Казалось, что вокруг меня всегда происходит множество всего куда более интересного, чем учёба. Я запустил свою собственную BBS. Мы провели домой вторую телефонную линию, специально для BBS. (Телефонная компания не знала что и думать о жителях, желающих иметь в квартире вторую телефонную линию так что почти год забывала брать с нас за неё плату.)

Я перерыл мусорный контейнер за местной конторой по ремонту компьютеров и нашёл в нём гору выброшенных дисководов для дискет. После того, как я почистил и починил их и создал специальное оборудование для того, чтоб мой TRS-80 мог с ними работать, на них хранились все сообщения моей BBS. Они стояли рядом с компьютером на столе в жилой комнате, соединённые изолентой, а провода окружали их неопрятным нимбом. Я сделал для них источник питания, но не имея других вариантов, поместил его в картонную коробку вместе с крысиным гнездом проводов, питающих дисководы. Пронзительный писк старого модема вместе с жужжанием и шипением дисководов стали неумолкающим фоном нашей жизни.

Я заново открыл свою любовь к изготовлению и запуску воздушных змеев, моему хобби времён жизни в Венанго, забытому, когда моя семья переехала во Флориду. Я начал писать для нескольких малотиражных подпольных журналов. Том показал мне мир зинов (’zines): странных эклектичных журналов, выходивших крохотными тиражами и посвящённых всякого рода эксцентричным и нишевым темам. Я полюбил их.

Наша квартира стала как бы клубом. Мы с Целести часто устраивали вечеринки, которые обычно выплёскивались во двор, забавляя некоторых наших соседей (и вызывая гнев у остальных). В любое утро было обычным делом увидеть от одного-двух до семи-восьми наших друзей спящих на диване и надувных матрасах меж уставленных компьютерами столов. Бен был обычным гостем в нашем доме и даже в нашей постели. Целести спала свернувшись между нами. У большинства друзей были ключи от входной двери, впрочем, она редко запиралась.