Смертоносный груз «Гильдеборг» - [58]

— Заедьте в тень, — сказала она после долгого молчания бодрым голосом. — Самое время что-нибудь поесть и немного отдохнуть. Как только спадет самая сильная жара, поедем дальше.

Время летело невероятно быстро. Я свернул с дороги прямо в саванну и направился к ближайшему скоплению деревьев. Грузовик — это не бронетранспортер, и мы с трудом пробивались через высокую траву. Тень была редкой и светлой, но это была все же тень.

Я остановил машину и с облегчением потянулся.

— Не хотите ли, чтобы я вынес вам раскладушку из машины? — спросил я.

— Благодарю, — улыбнулась она иронически. — Не жажду, чтобы меня задрал леопард. Разложите ее сзади, в, машине места достаточно.

С автоматом в руке, она вышла и исчезла в высокой траве. Когда вернулась, подала мне оружие и сказала:

— Теперь можете идти вы!

И мы снова были друзьями, два существа одинакового вида, предоставленные сами себе.

Тишина!

Саванна дышала в полуденном сне. Только воздух беззвучно дрожал. Клубился и кипел, в него можно было погрузить руку и чувствовать горячие волны.

Умолкли и цикады. Я лежал с закрытыми глазами и прислушивался к шелесту сухих высоких трав. Этот звук словно прятался в тишине, но он был, он рождался в ней и умирал. Тишина поглощает все. Тишина — это предвестница вечности. Звук — символ конечного, преходящего.

Корнелия, казалось, даже и не дышала. Она лежала на соседней раскладушке, повернувшись спиной, прикрыв голову рукой. Мне казалось, что в полумраке под брезентом жара была еще сильнее, чем снаружи. Мебель, упакованная в джутовые чехлы, только увеличивала ощущение духоты. Потрескивала и рассыпалась земля — солнце работало.

Я пошевелился, чтобы снять рубашку.

— Не снимайте, — сказала она тихо, даже не обернувшись. — Приманите насекомых!

Она лежала, погрузившись сама в себя, одинокая, как и я.

— О чем вы думаете? — спросил я, забыв все преграды, что разделяли нас.

— Всего этого мало? О чем другом я могу думать?

Да, этого было достаточно, она была сыта этим по горло. Я взял ее руку и крепко сжал. Рука безвольно осталась лежать у меня в ладони. Ее энергия куда-то улетучилась.

— Думаю о детях, о всей жизни. Нигде уже нет правды, без конца одна и та же ложь. Человек не может от нее избавиться: опустить штору, закрыть двери или нажать кнопку и выключить телевизор. Никуда не уйдешь, невозможно сделать это.

— Сумеете! Должны суметь! Для вас уже все позади, только вы еще не хотите видеть другой берег! Боитесь, страшитесь собственных решений, свободы, новой жизни. Но ни плантации, ни дому вы не нужны, а муж… Его не застрелили, это даже была не неожиданная смерть. Ведь вы знали давно, вы должны были это знать, не обманывайте себя! Мне всегда казалось, что все решаете вы сама, но это неправда. Вас держала ферма, семья, урожай. Когда этого нет, вами овладевает отчаяние. Теперь вы должны научиться стоять на собственных ногах, только так у вас будет надежда что-то спасти.

Она даже не пошевелилась. Ее рука все еще беспомощно покоилась в моей ладони. Почему я ей это говорю? Какой это имеет смысл? Вероятно, потому, что с первого мгновения между нами возникли какие-то непонятные отношения. Может быть, мы просто одинаковые, как две песчинки…

— Соберитесь с силами! — сказал я решительно, чтобы пробудить ее от оцепенения. — Если хотите размышлять, размышляйте вслух. Через пару дней я исчезну из вашей жизни, и мы никогда не встретимся. Можете выложить мне все, что вас тяготит, вы не должны стесняться.

Она медленно повернулась, и только теперь я посмотрел ей в лицо.

— Возможно, что мне на самом деле будет нужна ваша помощь, — произнесла она вяло. — Переговоры будут нелегкими, я боюсь их…

И все, конец, больше ни слова. Думай что хочешь! Я не спрашивал ее, что от меня потребуется, пусть скажет об этом сама. Еще час мы отдыхали молча, а когда солнце опустилось, мы снова отправились в путь. Поздно вечером, опустошенные и высушенные, мы доехали до мотеля в Энкелдоорне. Такой же мотель, как в Умтали, с образцово чистыми бунгало. Только вместо Гуцци здесь хозяйничала строгая очкастая дама, и черные девушки были одеты надлежащим образом.

Напрягая все силы, я, прежде всего, облил машину, чтобы избавить ее от наносов пыли, а потом бросился под душ и стоял под ним до самого ужина. Энкелдоорн — небольшой городок в центральной Родезии, его единственная достопримечательность — автострада до Солсбери и Претории, по которой можно отправиться к горе Манези в национальный парк со свободно пасущимися экзотическими зверями. Я даже не подумал о том, что мог бы побывать там вечером. Я с нетерпением ждал того момента, когда после захода солнца станет прохладно, я сяду в ресторане и закажу себе пива.

— Я хотела бы переехать границу у Ливингстона, — сказала за ужином Корнелия Шиппер. На ней было легкое воздушное платье цвета лотоса, и она выглядела свежей, как будто только что пробудилась от послеобеденного сна. Депрессия, которая удручала ее весь день, исчезла.

Фонтан среди полупустого ресторана приятно шумел, и клумбы цветов сияли в искусственном освещении неестественными красками. Дуновения ветра приносили время от времени туман водяной пыли даже к нам. Корнелия развернула помятую карту.