Смертный грех - [12]

Он кивнул, хотя лицо его казалось бледным в отблеске свечей, почти уже догоревших. Протянув руку, Сесилия погасила пламя ближайшей. Александр тут же погасил остальные свечи. Комната погрузилась в кромешную тьму. Для него так было лучше.

— Там был один юноша, — устало произнес он, — один из моих товарищей. Мы сразу сошлись с ним и были неразлучны. Но он часто встречался с девушками и всегда настаивал на том, чтобы я пошел с ним. Мою нерешительность он считал стеснительностью перед женщинами. Но, понимаешь ли, Сесилия, у меня не было ни малейшего желания встречаться с ними. Я не задумывался над тем, как они выглядят и что из себя представляют. Вместо этого я все чаще и чаще испытывал желание прикоснуться к своему другу, поиграть его кудрями. Мне хотелось дать ему чувственные доказательства дружбы: обнять его, когда я чему-то радовался, утешить его, когда он был чем-то озабочен. Тогда я еще ничего не понимал. И вот как-то раз ему удалось заманить меня на свидание с двумя девушками, и он устроил все так, что я остался на садовой скамейке вдвоем с одной из них. Она была очень смазливой и соблазнительной, но я окаменел от страха, Сесилия! Я знал, что от меня требуется, и засвидетельствовал ей свое почтение исключительно галантными словами.

— Почти как в тот первый раз, когда мы встретились с тобой, — сказала Сесилия. — В тот раз ты был таким дружелюбным и в то же время таким сдержанным.

В его голосе послышался смех:

— Не исключено! С разницей лишь в том, что, разговаривая с тобой, я не был испуган. Но той девушке я явно нравился: она придвинулась ближе и положила руку на мое колено. Так просто и доверчиво. Но это вызвало во мне сильнейшее отвращение — настолько сильное, что я не смог сидеть спокойно, сославшись на то, что у меня болит голова, я ретировался. Я почти бежал бегом обратно в казарму.

Сесилия тронула его ладонь. Она была холодной и влажной. Эти признания стоили ему многого. И она была благодарна ему за это.

Она поняла, что никогда не забудет эту ночь: эту темноту, поглотившую все, это особое, доверительное настроение…

Внезапно какая-то безысходная тоска охватила ее, и она ничего не могла с этим поделать. Ей вдруг стало бесконечно грустно оттого, что все сложилось именно так. Но ей теперь не хотелось анализировать свои чувства.

Александр сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, потом продолжал:

— И с этого момента я стал всерьез удивляться самому себе: после этой истории с девушками я к моему глубочайшему удивлению обнаружил, что ревную!

И вот однажды вечером в казарме, когда мы играли в карты и пили вино, болтали и смеялись, я в порыве радости положил руку на плечо моего друга. И тогда я почувствовал острое желание прижать его к себе. Я тут же отстранился, но во время карточной партии я опять был рядом с ним. Я украдкой посматривал на него, и моя растерянность росла, потому что он казался мне невыразимо привлекательным. Мысль о нем наполняла меня радостным возбуждением — и внезапно я понял, что хочу его. Сославшись на неотложные дела, я ушел. Я вышел на мороз, направился к берегу моря, сел на заиндевелое бревно, чувствуя желание умереть. Мое сердце разрывалось от любви к юноше! Можешь ли ты понять, Сесилия, что я пережил? Я слышал, что есть такие извращенцы, но считал все это неудачной шуткой. И вот я сам стал одним из них! Стал тем, о ком мои товарищи говорили с таким презрением! Я плакал и проклинал самого себя, кусал до крови костяшки пальцев от отвращения к самому себе, молил Бога о том, чтобы он помог мне снова стать нормальным — но моя страсть к этому юноше не проходила. Промучавшись много-много дней, я попросил, чтобы меня перевели в другое подразделение, — и мое желание удовлетворили. Ведь его интересовали только девушки, он видел во мне лишь товарища и не больше, а я предпочел бы умереть, чем рассказать ему о своей тайне.

Все это вызвало у Сесилии сочувствие и смущение: она поняла, как мало знает о людях и их страстях.

— И что потом?

— Сначала я пытался сделать все, чтобы истребить в себе эти наклонности. Часами простаивал в молитве в своей комнате или в церкви. Но на протяжении многих лет я продолжал любить этого юношу, хотя никогда больше не видел его. В конце концов я смирился с этим — с тем, что я был не таким, как все. И это успокоило меня. Но, Бог тому свидетель, я не осмеливался открыть свою тайну.

Она горячо, нетерпеливо и взволнованно произнесла:

— Но как же ты мог жить так… в целомудрии? Он пожал плечами.

— Если монахи могут это, то и я смогу — так я думал. Пока не встретил Ханса…

Сесилия замерла в ожидании. Александр долго размышлял, словно с трудом выдавливая из себя что-то.

— Инициативу проявил Ханс. Это был опытный юноша. И он проникся ко мне симпатией. Он посмотрел на меня пристально, испытывающе, властно… Я не мог поверить своим глазам! У него была такая привлекательная внешность, да, ты бы видела его! И я с головой увлекся им, увидел в нем надежду, ведь он был во всех отношениях славный парень. И в то же время я подавлял в себе эти чувства.

Увлекшись, Александр с трудом подбирал слова, отдельные предложения теряли между собой связь, казалось, что он хочет выплеснуть все сразу, не заботясь о последовательности.