Смертный бой. Триколор против свастики - [9]

Разбуженную внезапным летом степь за окном сменили зеленеющие уже горы с голыми перелесками. В паре мест в поле уже работали трактора, встречались и рыбаки, спешащие поудить после комендантского часа. Поток машин практически не отличался от довоенного, только постов на дорогах стало вдвое больше да камуфлированный транспорт попадался пусть не часто, но регулярно. До Оренбурга дошли за четыре часа, еще полчаса потеряли на КПП у въезда в город. Он встретил нас обычной суетой: снующими «газелями», открытыми магазинами, спешащими по своим делам горожанами… Только рекламные щиты кое-где зияли кляксами и подпалинами: «Das Auto» и «ELENBERG» явно поменяли свой вектор популярности…

К областной администрации мы прибыли за час до начала, проезд по периметру был для граждан закрыт, нас дважды проверили, прежде чем пустить на стоянку. У входа стоял вооруженный караул, за ним пост и еще один пост уже внутри здания. По-моему, власть слишком опасалась за собственную безопасность.

Ближайший час прошел в рукопожатиях и беседах. Пятую часть собравшихся я, так или иначе, «вел» на выборах. С кем-то учился, кого-то знал по партийной линии, но с большинством был знаком заочно. За этот час заочное знакомство успело стать очным.

Без пяти двенадцать Губернатор, его замы и командующий Оренбургской ракетной армией заняли свои места в президиуме. Мы заняли свои места в зале, согласно расставленным табличкам.

Эмигрант Петр Михайлов. Берлин

Берлин встретил меня неприветливо и хмуро. За два года войны он не изменился так, как за эти три дня. На улицах практически не было автомобилей, люди ехали на велосипедах или шли пешком, толкая впереди себя маленькие тележки. Те, у кого не было тележек, несли мешки за спиной или ведра.

Прохожие, а в основном это были женщины, медленно шли по тротуарам. При виде нашей машины они останавливались и пустым, безвольным взглядом провожали ее. У лавок с заколоченными досками витринами выстроились длинные очереди. Стекла на уцелевших окнах были заклеены крест-накрест полосками бумаги, но многие окна белели свежими фанерными щитами. Проезжая по городу, я не заметил ни одного трамвая, автобусов тоже не было видно.

Перед закрытым магазином одинокий дворник подметал тротуар. Это был жалкий осколок прежней жизни, которая рухнула три дня назад.

Я попросил остановить машину рядом с кафе «Рейман». Взял свой чемодан и зашел в знакомое мне уютное помещение. Признаки войны появились и здесь. Стекла были заклеены бумагой, а вместо электрических горели керосиновые лампы. Посетители быстро подымали глаза на вошедшего и снова утыкались в маленькие ротапринтные листки. Так вот как выглядит «Панцер Бэр», объединенная берлинская газета, которую Геббельс стал печатать после отключения электричества во всех городских типографиях. Я огляделся в поисках знакомых и увидел Курта Вагнера из «Берлинер тагерблатт», тщетно укрывавшегося от моего взгляда «бронемедведем». Усевшись рядом с ним за столик, я спросил:

— С каких пор я стал таким страшным?

— С утра понедельника, когда тебя весь день разыскивало гестапо, а вчера было официально сообщено, что претензий к тебе нет.

— Да не смотри ты на меня так, под шляпой у меня нет рогов, — обратился я к репортеру. — Всего два дня за городом, и я не узнаю Берлина, что произошло?

— Война с русскими, — хмуро ответил Курт.

— А что случилось, ведь войска наступают. Взят Вильно, Клейст приближается к Киеву.

— Да, фантастическое наступление! Наши доблестные солдаты отбросили превосходящего противника и под напором большевистских орд заняли оборону под Хайлигенбейлем. На второй день войны большевики захватили треть Восточной Пруссии. Ты думаешь, я дурак, и не понимаю, куда делись все автобусы? — горячился он. — Их забрали, чтобы переправить подкрепления.

Похоже, населению так и не сообщили, с кем воюет Рейх.

К нашему столику подошел кельнер: — Вы будете заказывать кофе?

— Да, со сливками, пожалуйста.

— Сливки кончились вчера.

— Тогда две чашки, — удивленно ответил я.

Мой товарищ с видимым интересом наблюдал за мной.

— С вас двадцать пять рейхсмарок, — произнес кельнер.

— Сколько?

— А что вы удивляетесь, электричества и воды нет со вчерашнего дня, газ исчез сегодня утром. Мы топим углем, а воду приносят из Шпрее.

— Тогда одну чашку. — Я вытащил из кармана купюру в двадцать рейхсмарок.

Похоже, подарок обергруппенфюрера был не таким уж и щедрым, как я думал.

Курт продолжил:

— Вот еще один признак войны — дороговизна и нехватка продуктов. Когда русские стали бомбить железную дорогу, в город резко сократилось поступление продуктов, по карточкам хлеб дают только за вчерашний день, да и то не везде. Проклятый Ганс Майер клялся, что ни одна бомба не упадет на Рейх, и где он сейчас? Эти проклятые русские самолеты, они постоянно летают над головой, днем и ночью, они грохочут так, что стекла вылетают из оконных рам. Я не могу спать от этого грохота и воя сирен воздушной тревоги. А бомбардировки? Они прилетают после полуночи и после обеда, но всегда в разное время, варвары. Когда русские разбомбили все правительственные учреждения, они взялись за подземку. Сейчас самое удобное средство передвижения по Берлину — велосипед.