Смертная чаша весов - [18]

С этими словами Монк внимательно всмотрелся в лицо Зоры, думая увидеть раздраженность или удивление, но не заметил ничего подобного. Вместо этого графиня скромно сложила руки, как послушная ученица, и начала рассказывать:

— Был обед, на котором присутствовали все. Это был замечательный вечер. Гизела была в хорошем настроении и развлекала нас анекдотическими историями из жизни в Венеции, где они с Фридрихом жили почти все время. Двор в изгнании пребывает главным образом в Венеции. Клаус фон Зейдлиц все время старался перевести разговор на политическую тему, но нам всем это казалось скучным и никто его не слушал — а меньше всех Гизела. Она отпустила одно-два колких замечания на его счет. Теперь не могу припомнить, что именно она сказала, но нам всем это показалось забавным — кроме, разумеется, самого Клауса. Никому не понравится быть оселком для шутки, особенно по-настоящему смешной!

Монк с интересом наблюдал за собеседницей. Ему хотелось бы дать свободу воображению и поразмышлять, что представляет собой эта женщина, когда на нее не давят внешние обстоятельства, связанные со смертью, злобой и судебным процессом, угрожающим ей крушением. Почему она решила заговорить вслух о своих подозрениях? Неужели она не думала о том, чего ей это будет стоить? Неужели она фанатик патриотизма? Или же она сама когда-то любила Фридриха? Что за всепожирающая страсть таится за тем, что она так упорно твердит?

А фон Рюстов тем временем рассказывала о том, что было на следующий день после приема.

— Это было уже поздним утром. — И она вопросительно взглянула на Монка, понимая, что он слушает ее вполуха. — Мы должны были встретить принца Уэльского, которого ожидали к ланчу-пикнику. Слуги привезли все в тележке, запряженной пони. Гизела и Эвелина приехали в коляске.

— Кто такая Эвелина? — перебил графиню Уильям. Ему стало холодно при упоминании о принце Уэльском, но он и вида не подал. Хотя и подумал, что Рэтбоун, должно быть, совсем рехнулся.

— Жена Клауса фон Зейдлица, — ответила Зора, — она не ездит верхом.

— А Гизела тоже не ездит?

Графиню этот вопрос будто бы насмешил.

— Нет. А что, сэр Оливер вам об этом не рассказал? То, что потом случилось с Фридрихом, не было подстроено нарочно. Она никогда не отважилась бы на такой смелый или чреватый риском поступок — ведь немногие умирают от падения во время верховой езды. И ей совершенно не хотелось бы иметь мужа-калеку!

— Но это помешало бы ему вернуться на родину и возглавить борьбу против объединения, — возразил Монк.

— Но он и так не руководил бы сопротивлением, восседая на белом коне, к вашему сведению, — отмела Зора это возражение, рассмеявшись. — Он все равно мог бы стать вождем, даже сидя в инвалидном кресле!

— И вы уверены, что он стал бы им, даже в подобных обстоятельствах?

— Он, уж конечно, обдумал бы это, — ответила графиня без малейшего колебания. — Фридрих никогда не расставался с мыслью, что однажды родина призовет его обратно и что Гизела займет рядом с ним свое законное место.

— Но они бы ее не приняли, — подчеркнул детектив. — Вы не ошибаетесь на этот счет?

— Нет.

— Но почему же Фридрих продолжал в это верить?

Фон Рюстов слегка пожала плечами.

— Вам следовало бы знать Фридриха и то, как он воспитывался. Он был рожден для трона. Все детство и юность его тщательно муштровали для этой роли, а Ульрика — суровая учительница. Он подчинялся всем установлениям, всем правилам. Корона была одновременно его бременем и наградой.

— Но он ведь пожертвовал ею ради Гизелы!

— Мне кажется, он до самого последнего момента не верил, что его заставят выбирать между ними, — ответила Зора слегка удивленно. — Ну а потом было уже слишком поздно. Но он никак не мог поверить, что это окончательно. Фридрих был уверен, что двор раскается и позовет его обратно. Он думал, что его изгнание — просто игра, а не что-то вечное.

— И, по-видимому, он был прав, — заметил Монк, — ведь они очень хотели, чтобы он вернулся!

— Но не с Гизелой. А вот этого он не понимал. Однако понимала она! Гизела всегда была большей реалисткой, чем он.

— Итак, несчастный случай, — поторопил сыщик собеседницу.

— Его отвезли обратно в Уэллборо-холл, — возобновила она рассказ. — Вызывали, естественно, врача. Но я не знаю, что он говорил. Знаю, что сказали мне.

— А что сказали вам?

— Что у Фридриха сломано несколько ребер, а также — в трех местах — правая нога и правая ключица, и что серьезно повреждены внутренние органы.

— И прогноз?..

— Извините?

— Как врач оценивал возможность и темп выздоровления?

— Как медленное, однако он не считал, что его жизнь находится в опасности, если только нет еще каких-нибудь серьезных повреждений, которые он еще не установил.

— Сколько лет было Фридриху?

— Сорок два.

— А Гизеле?

— Тридцать девять. А что?

— Не очень он был молод для такого тяжелого падения.

— Но он умер не в результате полученных травм. Его отравили.

— Откуда вы знаете?

В первый раз за время разговора графиня заколебалась.

Уильям ждал, не сводя с нее пристального взгляда, и немного погодя она снова, едва заметно, пожала плечами.

— Если б я могла это доказать, то сразу обратилась бы в полицию. Я знаю это, потому что знаю этих людей. Я наблюдала за ними много лет. Я видела, как развивается замысел. После его смерти Гизела разыгрывает роль убитой горем вдовы очень хорошо… слишком хорошо, и находится в центре всеобщего внимания, а она это очень любит.