Смертельный удар - [46]

Он грустно улыбнулся:

— Я не думаю, что существуют какие-либо резоны, чтобы компания засылала ко мне своего человека спустя столько времени. Но мне как-то трудно поверить, что вы — сами по себе. Слишком многих-людей коснулся тогдашний случай, а вы пытаетесь пролить свет на это дело. Это очень… слишком странно. Слишком уж большое совпадение.

Я потерла лоб, пытаясь собраться с мыслями. Наконец я сказала:

— Я намерена сделать то, чего никогда не делала за всю свою работу следователем. Я готова в деталях рассказать вам о том, что произошло. Если после этого вам все еще будет казаться, что вы не можете доверять мне, то так тому и быть.

Я начала с самого начала, с того дня, когда Луиза, наша соседка, обнаружила вдруг, что беременна. Это произошло за несколько месяцев до того, как мне исполнилось одиннадцать. Я рассказала о Габриеле и о ее благородных порывах. Я поведала и о бьющей через край филантропии Кэролайн, осуществлявшейся за счет других людей, и о своем уже поднадоевшем ощущении, что я все еще ответственна за нее, будучи старшей сестрой. Я не сказала ему о кончине Нэнси, найденной в Мертвом озере, но описала все, что случилось на «Ксерксесе», не упустив и своей беседы с доктором Чигуэллом, наконец, я поведала о вмешательстве Гумбольдта. Был единственный эпизод, о котором я умолчала. Я не могла заставить себя рассказать ему, что хозяин компании пригласил меня к себе и угощал коньяком, — я испытывала смущение, потому что, поддавшись обаянию респектабельности, позволила одурачить себя. Поэтому я пробубнила что-то о звонке одного из старших должностных лиц компании. После того как я закончила, Манхейм снял очки и с ритуальной медлительностью протер их, воспользовавшись концом своего галстука. Это был явный признак свойственной ему нервозности, но глаза его, не прикрытые линзами, смотрели на меня так прямо, что я отвернулась.

Наконец он снова надел очки и опять принялся вертеть ручку.

— Я неплохой адвокат. На самом деле, я очень приличный адвокат. Пожалуй, не слишком амбициозный. Я вырос на Южной стороне, и мне нравится здесь. Я помогаю в самых разных делах — в случае с уличными происшествиями, в вопросах по устранению служебных разногласий и тому подобное. Поэтому, когда эти двое парней пришли ко мне, я, может, и должен был отправить их куда-нибудь еще, но я подумал, что смогу разобраться с этим случаем… Я предъявил несколько исков компании, и это дало прекрасные результаты. Сестра Пановски держит цветочный магазинчик здесь неподалеку — вот почему они выбрали меня. Это она сказала им, что я однажды проделал хорошую работу для нее.

Он направился к шкафу с картотекой, но изменил свое намерение.

— Я не понимаю, зачем мне нужно их досье. Я полагаю… я имею в виду, что помню этот проклятый случай до мелочей и воспринимаю его всем сердцем… даже спустя такое длительное время…

Он умолк, но я не торопила его. Все, что он говорил теперь, куда больше значило для него самого, чем для меня, и я не хотела вторгаться в поток его сознания. Через несколько минут он продолжил:

— Вы понимаете, все дело в ксерсине. Метод, которым они добывали его, оказался очень вредным… Токсичные выбросы в воздух… Вы что-нибудь понимаете в химии? Я — нет, но полностью изучил эту проблему за то время, что занимался ею. Ксерсин — это хлорированный углеводород. Они добавляют хлор к газу этилену и получают фумигант, то есть вещество, с помощью которого можно очистить различные масла от частиц металла или краски, или еще чего-то… Итак, если вы дышите его парами в процессе производства, это не сулит вам ничего хорошего, ибо действует на печень, почки, центральную нервную систему и так далее. Когда Гумбольдт в пятидесятых годах начал изготовление ксерсина, никто ничего не знал об этом веществе. Вы же понимаете, они расширяли производство не затем, чтобы сокращать жизни рабочих, но они не слишком заботились о том, какое количество паров хлора выбрасывается в воздух.

Начав рассказывать о том, что он знает, Манхейм словно преобразился. Он казался уверенным и прекрасно осведомленным. Его прежнее заявление о том, что он хороший адвокат, теперь не оставляло сомнений.

— Тогда, в шестидесятых и семидесятых, когда люди начали всерьез задумываться о состоянии окружающей среды, парни типа Ирвинга Селикофа приступили к изучению загрязнений промышленными отходами и их влияния на здоровье рабочих. Они пришли к выводу, что химикаты, подобные ксерсину, могут быть очень токсичными, даже при самых низких концентрациях. Вы понимаете? Сотня, молекул на миллион молекул воздуха. Есть даже такая единица измерения… Поэтому на «Ксерксисе» поставили воздухоочистители, улучшили уплотнение труб, и количество этих частиц на миллион снизилось, достигнув допустимого уровня по федеральным стандартам. Это было в конце семидесятых. Были установлены допустимые дозы ксерсина. Пятьдесят частей на миллион.

Он виновато улыбнулся.

— Извините, что приходится говорить о специфических вещах. Я совершенно не могу рассуждать об этом случае в обычной терминологии. Как бы то ни было, Пановски и Ферраро пришли ко мне в начале тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Они оба были больны дальше некуда: у одного был рак печени, у другого — анемия. Они работали у Гумбольдта долгое время: Ферраро с тысяча девятьсот пятьдесят девятого, а Пановски с тысяча девятьсот шестьдесят первого года, но оба ушли с предприятия, когда не смогли больше работать. Когда же они приобрели эти заболевания, прошло уже два года с того времени, как они уволились. Поэтому они не могли получить инвалидность. Я не думаю, что их уверяли, будто это случайность.