Смертельный удар - [44]

— Я хотел связаться с тобой, прежде чем уеду за город утром. — Джонатан начал без преамбулы. — У меня есть один служащий, который разыскал двух твоих парней — Пановски и Ферраро. Они действительно возбуждали судебный процесс против Гумбольдта. Но только совсем не из-за незаконных увольнений, а борясь за возможность получить денежные компенсации. Похоже, они вынуждены были уйти по болезни, а затем пытались доказать, что их недуги — следствие их работы. Они нигде не получили удовлетворения, и дело пришло сюда, к нам, на судебное дознание. Но Гумбольдту не составило никакого труда выиграть разбирательство в суде. Они оба умерли, а адвокат, как выяснилось, не захотел подавать апелляцию. Я не знаю, как далеко ты пойдешь в своих расследованиях, но адвокатом, который вел их дело, был Фредерик Манхейм. — Он прервал мой поток благодарностей решительным «Пошла к черту».

Я уже вешала трубку, когда его голос раздался снова:

— Ты еще слушаешь? Хорошо. Я совсем забыл… Мы не нашли ничего о саботаже, но Гумбольдт мог утаить это, не желая, чтобы дело получило огласку, как ты понимаешь…

После того как он отключился, я уселась на кровать и уставилась на телефон. Я ощущала, что настолько перегружена бессвязной информацией, что вообще не в состоянии думать. Мою профессиональную любознательность вызвала к жизни реакция управляющего по кадрам с «Ксерксеса», а затем и доктора Чигуэлла. Я хотела выяснить, что скрывается за их нервозным поведением. А потом Гумбольдт вроде бы бойко разъяснил мне происходящее… Однако смерть Нэнси заставила меня сменить приоритеты: я не смогу распутать клубок величиной в целую Вселенную, зато найти ее убийц показалось мне более безотлагательным делом, чем исследовать неуязвимость «Ксерксеса».

Теперь, казалось, колесо пошло вспять. Почему Гумбольдт нарушил свои привычки и принял меня лично, чтобы солгать мне? Или это и есть его обычное поведение? Возможно, они возбудили судебное дело по трудовым компенсациям, но проиграли, потому что их уволили за саботаж. Нэнси. Гумбольдт. Луиза. Чигуэлл. Эти образы без толку роились в моем мозгу.

— Вы в порядке, куколка? — Мистер Контрерас, встревоженный, подал голос под дверью.

— Да, надеюсь, в порядке.

Я встала и вышла к нему, как мне казалось, с обнадеживающей улыбкой:

— Мне просто необходимо побыть некоторое время одной. Хорошо?

— Да, конечно. Прекрасно.

Он был слегка обижен, но держался с достоинством и не подал виду. Собрав грязные тарелки, он отклонил мое предложение о помощи, взял поднос и удалился вниз вместе с собакой.

Как только он ушел, я начала угрюмо слоняться по квартире. Кэролайн попросила меня прекратить поиски ее отца. Значит, нет никакой нужды форсировать расследование в связи с Гумбольдтом. Но, с другой стороны, когда обладатель десяти биллионов долларов предпринимает попытку водить меня за нос, это выбивает меня из колеи.

Я отыскала телефонную книгу. Она конечно же оказалась под кипой нот на пианино. Что ж, естественно, что номер Гумбольдта не указан. Фредерик Манхейм, адвокат, имеет офис на углу Девяносто пятой и Холстед и проживает на соседней Беверли. Юристы с большими доходами или практикой по уголовным делам обычно не дают своих домашних номеров. И не селятся в глухих кварталах на Юго-Западной стороне, подальше от судов и своей основной деятельности.

Я достаточно устала, чтобы иметь желание двигаться, звонить Манхейму, выслушивать его рассказ и нестись на Оук-стрит, чтобы предстать перед Гумбольдтом. Тише едешь — дальше будешь, сказала я себе под нос. Добудь факты, а потом уж стреляй. Было бы лучше подождать до утра и податься на юг, чтобы повидать этого типа наедине… Что означает — еще один день в нейлоне, а также означает, что следует почистить свои черные туфли.

Я порылась в стенном шкафу в коридоре и наконец нашла крем для обуви под спальным мешком. Я старательно чистила туфли, когда позвонил Бобби Мэллори.

Пристроив трубку под ухо, я продолжала полировать левый ботинок.

— Добрый вечер, лейтенант. Чем могу быть вам полезна?

— Похоже, ты даешь мне хороший повод, чтобы отстранить тебя. — Он говорил любезным тоном собеседника, который сейчас не выдержит, ибо его самообладание на пределе.

— За что? — спросила я.

— Это считается преступлением, если кто-то выдает себя за офицера полиции. Ты, разумеется, не в счет, как я полагаю.

— Никакого преступления тут нет. — Я посмотрела на свой башмак. — Это никогда не вскроется, и в этом нет ничего плохого.

— А не ты ли это «женщина… высокая, лет тридцати, с короткими вьющимися волосами», которая сказала Хью Мак-Иннерни, что она из полиции?

— Я сказала ему, что я детектив. И когда я говорила о полиции, то предусмотрительно употребляла «они» и не пользовалась личным местоимением первого лица. Насколько я понимаю, это не преступление, но, возможно, муниципалитет раздует дело. — Я принялась за правый башмак.

— А тебе не кажется, что ты могла бы предоставить расследование смерти Клегхорн полиции?

— О, я не знаю. Вы считаете, что ее убил Стив Дрезберг?

— Если я скажу тебе «да», ты уберешься из поля зрения и займешься той ерундой, которую квалифицируешь как работу?