Смертельный удар - [28]

— Прекрасно, мисс. Мистер Гумбольдт сейчас примет вас. Не соблаговолите ли последовать за мной?

Он двигался медленно, то ли из-за возраста, то ли благодаря его собственному представлению о том, с какой скоростью должен перемещаться дворецкий, вследствие чего мне хватило времени поглазеть по сторонам, что, как я полагаю, не относится к хорошим манерам. Дойдя до середины коридора, он открыл дверь слева и придержал ее, чтобы я вошла. Увидев книги, сплошь занимавшие три стены от потолка до пола, и массивную мебель из красной кожи перед камином, я безошибочно сообразила, что мы попали в библиотеку. Цветущий мужчина, крупный, но не тучный, сидел у камина с газетой в руках. Заслышав, как открылась дверь, он отложил газету и поднялся:

— Мисс Варшавски! Как это мило с вашей стороны прийти, не будучи извещенной загодя. — Он протянул мне крепкую ладонь.

— Не стоит благодарности, мистер Гумбольдт.

Он подвел меня к кожаному креслу. Из сведений в справочнике «Кто есть кто» я знала, что ему восемьдесят четыре года, однако, судя по виду, ему, вне всякого сомнения, можно было дать шестьдесят. Его густые волосы сохранили свой цвет. Передо мной стоял блондин с ясными голубыми глазами и гладким лицом, почти лишенным морщин.

— Антон, принеси нам коньяку. Вы пьете коньяк, мисс Варшавски? В таком случае наше общение будет приятным.

Дворецкий исчез, возможно, минуты на две, в течение которых мой хозяин учтиво осведомился, не слишком ли жарок огонь в камине. Антон вернулся с графином и рюмками, наполнил их и осторожно поставил графин в середине небольшого столика справа от Гумбольдта. Затем он начал манипулировать каминными щипцами, и я догадалась, что ему так же любопытно узнать, как и мне, чего же хочет мистер Гумбольдт. Ему понадобился предлог, чтобы задержаться, но Гумбольдт коротко велел ему исчезнуть.

— Мисс Варшавски, я хочу предложить вам для обсуждения довольно деликатное дело и прошу вашего снисхождения, если мне не удастся провести его с максимальным тактом. Я прежде всего промышленник, а люди моего склада свободнее чувствуют себя в кругу химиков и инженеров, нежели среди прекрасных молодых женщин.

Он поселился в Америке, будучи уже взрослым, и потому даже спустя шестьдесят лет у него остался небольшой акцент.

Я скептически улыбнулась. Коли владелец империи, обладатель десяти биллионов долларов, начинает с извинений за свою манеру общения, то надо держать ухо востро.

— Я уверена, что вы недооцениваете себя, сэр.

Он быстро искоса взглянул на меня и позволил себе издать короткий лающий смешок:

— Я вижу, вы осторожная женщина, мисс Варшавски.

Я с удовольствием потягивала коньяк. Он был обворожительно мягким. Я гордилась тем, что меня вызвала для приватных консультаций такая персона, и возблагодарила себя, наслаждаясь золотистым напитком.

— Я могу быть безрассудной, когда это нужно, мистер Гумбольдт.

— Хорошо. Очень хорошо. Итак, вы — частный детектив. И вы считаете, что эта работа позволяет вам быть одновременно и осторожной, и безрассудной?

— Мне нравится быть хозяйкой самой себе. И у меня нет желания ощущать это в тех масштабах, которых достигли вы.

— Ваши клиенты очень высокого мнения о вас. Буквально сегодня я говорил с Гордоном Фертом, и он упомянул, как благодарно вам правление «Аякса» за ваши услуги.

— Мне доставляет удовольствие слышать подобное, — ответила я, откинувшись в кресле и сделав еще глоток.

— Разумеется, Гордон делает много для моей уверенности.

Ну разумеется: Густав звонит Гордону и сообщает, что ему необходимо подстраховаться этак на тысячу тонн, и Гордон отвечает: «несомненно», а затем тридцать молодых мужчин и женщин работают в течение месяца по восемьдесят часов в неделю, и благодаря их совместным усилиям эти двое через некоторое время радушно пожимают друг другу руки, например, в «Стандарт клаб», и благодарят друг друга за собственные хлопоты.

— А посему я подумал, что смогу помочь вам с одним из ваших расследований. Выслушав восхваления Гордона в ваш адрес, я понял, что вы умны, осторожны и, похоже, не злоупотребляете информацией, полученной вами конфиденциально.

Я с трудом сдержалась, чтобы не подскочить в кресле и не залить коньяком подол платья.

— Мне трудно представить, где могли бы пересечься сферы нашей деятельности, сэр. Между прочим, это самый восхитительный коньяк… Он напоминает мне великолепный нектар превосходной выдержки.

В ответ на это Гумбольдт рассмеялся от души:

— Прекрасно, моя дорогая мисс Варшавски. Прекрасно. С такой выдержкой отреагировать на мое предложение, а затем еще и похвалить мой напиток, сопроводив упоминание о его достоинствах невероятно утонченным оскорблением! Я мог бы убедить вас перестать быть хозяйкой самой себе, предложив работать на меня.

Я улыбнулась и сделала глоток:

— Я люблю комплименты, как и все мы, впрочем. У меня был трудный день, и я могу по праву насладиться похвалой. Но я уже начинаю недоумевать: так кто кому способен помочь? Я сочла бы за привилегию возможность услужить вам.

— Полагаю, мы оба могли бы услужить друг другу. Вы поинтересовались, где пересекаются сферы нашей деятельности, — прекрасное выражение. И ответ таков: в Южном Чикаго.