Он проснулся с криком, так часто бывало. Фантазмы ночи приходили с ним в мир бодрствования, и долгие мгновения он оставался в их окружении, судорожно пытаясь понять, где он, прогнать лица, которых он никогда не знал, воспоминания, которые не ему принадлежали.
Наконец он преуспел настолько, насколько мог. Он поднялся, прошел к умывальнику, налил и выпил стакан воды. Он потянулся затекшими мышцами рук, ног и спины, пока кровь не разогрела их, и молча поблагодарил за то, что живет теперь один. Что нет иных свидетелей, кроме него, у его постыдных пробуждений. Он закрыл глаза, пытаясь ощутить движения города снаружи, но кошмар все еще подстерегал его под веками, так что в итоге он закутался в куртку и пошел на улицу наблюдать утренний поцелуй солнца на снежных вершинах Альп.
Врач – длиннолицый мужчина с усами, словно нарисованными озорным ребенком – осмотрел его с клинической подозрительностью.
– Спали, м-р Бестер?
– Немного. Последнее время у меня небольшие проблемы со сном.
– Выписать вам что-нибудь?
– Нет, спасибо. Я предпочитаю обходиться без химии. Уверен, со временем мое тело с этим справится. Я, вероятно, еще реадаптируюсь к долготе дня на Земле.
– Непохоже. Как рука?
Эл поднял бесполезную клешню, в которую превратилась его левая рука. Костяшки были белые.
– Без изменений. Нервы поражены, по-моему.
– Нервы не повреждены, м-р Бестер, насколько я могу сказать. Мы это уже проверяли.
– Может, вам следует тогда проверить и руку, – ответил Эл беспечно.
– Можно проделать еще несколько тестов, – сказал врач. – Но, помимо этого, вы, кажется, совершенно здоровы. Нога ваша прекрасно восстановилась, и минимальный ожог руки никак не может быть причиной такого паралича. – Он справился по его карте. – Вижу, вы производили сканирования умирающих.
– Да. Я начал на Марсе, когда был заточен в госпитале. Это казалось полезным делом.
– Да, но вы все еще этим занимаетесь.
– Занимаюсь. Кто-то должен.
Врач положил карту на смотровой стол.
– Сканирования умирающих – это нечто, что мы не очень хорошо понимаем, м-р Бестер. Одно нам понятно, из опыта и наблюдения, что перебор здесь опасен для здоровья. Вы уже проделали четыре, что на три больше, чем большинство сделает добровольно, и столько, сколько большинство может выдержать, не впадая в безнадежную недееспособность. Полагаю, вам пора прекратить эту специфическую деятельность.
– Это приказ?
– Нет, м-р Бестер, это искренний совет. Вы не выказываете обычных симптомов стресса, разве что… скажите мне… ваша бессонница обусловлена кошмарами?
– Нет, – солгал Эл.
– Хм. Ладно, пока вы не продемонстрируете явных признаков болезни, я не могу списать вас, потому что трудно найти добровольцев для сканирований. Но заставить вас не могут.
– Никто и не пытается. Я просто чувствую, что это мой долг по отношению к Корпусу.
– Есть более безопасные способы подлизаться к начальству, м-р Бестер.
– Возмущен этим намеком, – отрезал Эл. – Осмотр закончен? Я могу идти?
Врач округлил глаза.
– Да, м-р Бестер. Но я сделаю отметку о своих возражениях.
– Что такое, Эл?
– Просто устал. Утром опять сканировал умирающего. Бедная девочка – но я добыл ясное изображение ее убийцы. Надеюсь, ублюдка поймают.
– Это номер пять, не так ли? – Эрик занимался едой и не поднимал глаз, но Эл ощутил в его словах беспокойство – и, может быть, кое-что еще.
– И ты туда же?
– Эл, никто не делает пять некросканирований.
Эл пожал плечами и вонзил вилку в pierogi.
– Каково это? Сканирования?
– Всякий раз немного по-другому, – ответил он. – Всегда своего рода порог – дверь, край утеса – своего рода исход за горизонт. Умирающий задерживается там на время, а потом – они уходят. Они бесконечно убывают.
– Бесконечно убывают?
– Иллюзия, я полагаю, поскольку это занимает лишь короткое время. Но только так я могу это описать.
– Но это как будто они проходят через дверь.
– Что-то похожее.
– Можешь… ты можешь разглядеть, что за ней? Куда они идут?
– Нет. Кто боится этого, кто приветствует, но они тоже не знают, потому что они еще на этой стороне, когда с ними я. Когда они покидают преддверие, я их теряю.
– Ты никогда не задумывался, что там? Я имею в виду, если там дверь, это подразумевает существование другой стороны.
– Полагаю, я задумывался. Но, как и символизм дверей, это необязательно что-нибудь значит. Это ментальная конструкция, способ представить себе происходящее. Это может быть просто принятие желаемого за действительное – никто из нас не может постичь, как это он просто закончится, как это его не будет. Что более естественно для умирающего, чем притвориться, что они уходят куда-то еще, даже если они не знают, что найдут там?
– Или, может быть, они действительно уходят куда-то еще.
– Разумеется. Может быть.
– Я тебя знаю, Эл. Ты ищешь чего-то за той дверью. Ты думаешь, там что-то есть, или ты не продолжал бы это делать. Что ты ищешь?
Эл выдавил грубую усмешку.
– Я ничего не ищу. Чего это ты так интересуешься этим? Зачем все эти вопросы?
"О тебе спрашивали. На психологическом тестировании".
"Спрашивали что?"
"Наводящие вопросы. Беспокоятся о тебе".
Эл повозил ломтик картофеля с сыром, запеченного в сметане, и отправил его в рот. Он вспомнил, как впервые попробовал pierogi, свое наслаждение их простотой, неожиданным сочетанием их текстуры и вкуса. Эти, кажется, не имели с теми ничего общего.