Смертельные связи: Возвышение Бестера - [27]

Он оставался на набережной потому, что тут, в этом месте, были люди, выгуливающие собак, совершающие пробежку, переходящие из бара в бар и от кафе к кафе. Он пытался успокоить свое сознание, стягивая опаленные края своих блоков вновь, зная, что они проницаемы, понимая, что, следовательно, если Нильссон сделает верный выстрел, он будет поражен им, даже при всех свидетелях. Иглопистолет был бесшумным, и, кроме того, Нильссон был психопат.

Он ощущал себя так, как будто бегал по вращающемуся диску. Огни Парижа были не точками, а хвостами летящих комет. Его ноги стали кусками асфальта.

Он больше понятия не имел, где Нильссон.

Он прошел через большую толпу, нырнул в переулок и, наконец, запыхавшись, спрятался в глубине подъезда.

Когда он распластался по кирпичной стене, темный переулок замигал, и другая – залитая солнцем – сцена заместила его. Он был снова в Тэптауне, и кучка Смехунов прожгла его сознание. Видение трепетало неестественными красками, как будто стены, деревья, травы и небо излучали свет вместо того, чтобы отражать его, как будто каждый их атом был крошечной вольтовой дугой…

Радуга угасла, и он снова очутился в переулке, пытаясь замереть, изобразить пустое место…

"Тихо, тихо…"

Сейчас он мог только вдыхать. Вода все еще пузырилась у него из носа. Он утер ее. Она была липкой.

Он вовсе не был уверен, то ли он осознает, что выдыхаемое им совсем не вода, то ли просто недостаток кислорода лишает его сознания. В какой-то момент он присел, спиной к стене, пытаясь взять себя в руки перед встречей с Нильссоном. А затем его лицо больно впечаталось в мостовую. И больше ничего.

Его привел в чувство разговор. Две черные крысы спорили, куда улизнул их лакомый кусочек.

– Дохляк с виду аппетитный, свежачок. Он где-то тут.

– Может, он и не мертвый вовсе. Может, он станет корчиться, когда мы примемся его жевать.

Тут он действительно очнулся, на камнях, лицом в липкой грязи. Крысы из его кошмара все еще беседовали, хотя беседа их стала несколько другой.

"Я его чую. Думаю, он там. Сюда. Нильссон".

"Пойдем-ка отсюда, Порт. Тот крик…"

"Нет. Ты почувствовала, что он выведал явку. Он знает, где это. Он где-то здесь. С ним не будет никаких трудностей".

"Он уже доставил их слишком много. Это затянулось".

И теперь он мог слышать их шаги, не своими ушами, но их слухом. Это было нехорошо. Ему надо подняться и снова убежать.

Он приказал это своим мышцам. Они ответили, что у них выходной.

Он затушил свое сознание, создавая иллюзию его отсутствия, будто он умер. Да так и было, конечно. Это казалось очевидным. Все же он не собирался сдаваться без боя.

Интересно, что теперь будет думать о нем Первое Звено. Дурак или храбрец, или просто – самоубийца?

Они подошли ближе. Теперь он имел образы их сознаний. "Нильссон" был прост и схематично мог быть изображен как нож. "Бразг" была ее лицом, упрощенным почти как у Смехунов, скорбным, безнадежным.

Он позволили им подойти ближе, ближе. Но как только они увидят его, он должен…

Они увидели его. Он включил каждый бит оставшейся воли, чтобы поднять голову и установить визуальный контакт. Нильссон был неясной тенью, но этого было достаточно. Он ударил его со всею силой, самым простым ударом в болевой центр. Нильссон хрипло вскрикнул, его колени подогнулись, затем выпрямились. Он грубо засмеялся.

– Еще могёшь, а? Весь и вышел. Привет от меня Дьяволу.

И тут произошла странная вещь. Нильссон повернулся на пятках и разрядил пистолет в сторону от Эла.

В ту же минуту переулок вспыхнул желтым – будто кто-то прикурил сигарету – и стены, кажется, хлопнули друг о друга как гигантские каменные цимбалы. Во всяком случае, это прозвучало так.

Затем "сознание-нож" Нильссона треснуло. Эл увидел как бы раскрывающуюся дверь, и белый свет вырвался оттуда, и что-то рвануло его…

Он отшатнулся. Дверь захлопнулась, свет погас. Раздавались звуки какой-то возни. Эл выкашлял что-то обильное и мокрое.

Тут его коснулась теплая рука, и он вдруг почувствовал доверие.

– Скорую. Немедленно, – мужской голос, густой баритон, очень четко артикулирующий. Что звучало как британский акцент.

– С тобой все будет хорошо, – сказал голос, сжимая руку Эла. – Не волнуйся, сынок. С тобой все будет в порядке.

Открыв глаза, Эл увидал стерильные белые стены, комфортные и знакомые. Сперва он подумал, что вернулся в академию, пока не поднял голову настолько, чтобы увидеть незнакомый горизонт за окном.

– Так, – произнес мужской голос, – я было подумал, что вы погрузились в какую-то спячку.

Он помнил голос, артистичный баритон из его лихорадочного кошмара. Он попытался повернуть голову, но тут говоривший появился в поле зрения.

Первое, что Эл в нем заметил, была, конечно, черная форма и латунно-бронзовый значок. Казалось, улыбка играет на смуглом широком лице с большим гордым носом, похожим на орлиный клюв. Соль и перец – больше соли – в усах и эспаньолке придавали ему облик, который Эл неуверенно определил как шекспировский. Немногие пси-копы носили усы или бороды.

– Сэр?

– Мое имя Сандовал Бей, м-р Бестер. Вы можете называть меня м-р Бей.

Это имя прозвучало как колокол. Бей – д-р Бей, если он правильно помнил – был инструктором высшего уровня. Почему он в форме пси-копа?