Смертельная печаль. Саби-си - [32]

Шрифт
Интервал

Возможно, я знаю, в чем дело. Эти три года были для меня очень непростыми, мне приходилось выживать, а им всем на это наплевать. Они тут резвятся, «тащатся», «кайфуют», эти мои сокурсники. Им еще невдомек, что все может быть иначе. Понимать то, что терять можно и в этом возрасте. Терять людей – близких и дорогих.

Пройти рядом со смертью и разминуться на метры. Быть униженным самому или видеть унижение соседа. Отмахиваться кулаками, чтобы этого не случилось. Да, мне будет не просто найти с ними общий язык.

Если я так думаю, то это будет очень не просто.

Эти мои обиды на весь белый свет мне нужно забыть. Отпустить прошлое и научиться жить настоящим. Они все меня не поймут, а заставлять их меня понимать – безнадежно.

Пусть мой опыт и чувства живут во мне так глубоко, чтобы никто из них не мог понять, что же у меня внутри.

Мне просто нужно время, возможно полгода-год, и я научусь мириться с ними.

Я буду работать над этим и добьюсь желаемого.

Сейчас октябрь, к началу учебного года я опоздал, из своей группы никого не знаю. Попробую найти ее по номеру и расписанию.

Я пришел в институт в морпеховском камуфляже, бушлат оставил в гардеробе.

Под летней курткой на мне теплый «тельник», на ногах шнурованные ботинки. Зима в этом году ранняя, на улице уже лежит снег, но я все еще не переоделся в теплую меховую одежду.

Сейчас мне очень не хочется переодеваться в гражданское.

Мой камуфляж греет меня, в прямом и переносном смысле. Мне приятно все, что связывает меня с недавним моим прошлым. Каждый день, надевая его, я как будто вновь и вновь оказываюсь в привычной для меня обстановке, среди своих сослуживцев, на дорогом мне Русском острове. Мне приятно обо всем этом думать.

Какая уж тут гражданка. Я нашел нужную мне дверь. Лекция только началась, открываю дверь и вхожу в аудиторию. Вместительное помещение с длинными рядами столов, битком набито студентами. Сколько же их здесь, наверное, весь поток, человек сто или сто пятьдесят?

– Здравствуйте.

Я внимательно смотрю сначала на преподавателя, затем медленно осматриваю весь зал. В воздухе повисло молчание. Они все смотрят на меня, а я на них. Взгляд в ту минуту у меня был такой, как если бы я вновь смотрел на молодое пополнение у себя в части. И взгляд этот был, очевидно, жестким и недоброжелательным, если не сказать уничижительным. В общем, недружелюбным. Потому, еще месяца три никто из студентов не подошел ко мне поговорить или спросить о чем-то. Девушки вообще шарахались от меня по углам. Лишь две из них общались со мной с первого дня. В дальнейшем с обеими у меня были очень теплые, можно сказать, дружеские взаимоотношения.

– Вы Торопов, – меня отрывает от осмотра лиц голос преподавателя. – Ваша фамилия Торопов?

– Да, верно, моя фамилия Торопов.

– И Вы наш новый студент.

– Можно и так сказать.

Я очень хорошо помню этого преподавателя. Еще очень молодая женщина лет тридцати двух, может быть, тридцати пяти, весьма привлекательна, в небольших очках без оправы, которые ей очень шли. По-моему, она была кандидатом наук, кажется, математических. И на первом курсе у нас с нею сложились хорошие отношения.

– Что значит «и так сказать», а как сказать иначе?

Теперь уже она смотрит на меня внимательней. Верно решила, что я хам, и меня непременно сейчас же нужно поставить на место.

Ну ничего, я сейчас успокою ее.

– Иначе? Иначе – это не Ваш и не новый. Четыре года назад Вы мне объясняли, чуть ли не в этом кабинете, что преподаватель не должен считать студентов «своими». Иначе он попадает к ним в зависимость, а от этого падает качество преподавания. И я был одним из лучших Ваших студентов. Вы забыли.

Она с удивлением смотрит на меня, делает несколько шагов вперед, ко мне.

– Так это Вы. Да, теперь я вспомнила Вас. Извините, что не сразу. Но, не мудрено, скажу я Вам. Вы изменились за эти годы.

Она смотрит на меня с какой-то грустью в глазах. Как будто сожалеет о моем нынешнем виде.

– А Вы, напротив, совсем не изменились.

– Спасибо, – она по-прежнему смотрит на меня, но теперь с удивлением.

– Если позволите, я присяду.

– Да, да, конечно, присаживайтесь.

Приглядев себе место на предпоследнем ряду, я поднимаюсь и сажусь рядом с рыжеволосой девушкой.

– Привет, как дела?

Я говорю это тоном, не требующим обязательного ответа.

– Хорошо.

Она лишь на секунду смотрит на меня, затем сразу отводит взгляд. Голова ее втягивается в плечи, как будто она ждет от меня оплеухи.

– Ну и отлично.

Я достаю из своей папки тетрадь и ручку.

Почему же я так агрессивен к ним? Не могу себе позволить расслабиться и принимать все, как прежде, как когда-то на первом курсе.

Этот день и еще многие последующие я просиживал на занятиях с полным непониманием происходящего.

Зачем я здесь? Почему не там, не на службе, не в своей части?

Что сейчас движет моими поступками?

Какая-то инерция – что-то вроде «так надо», или это глубокая подсознательная реакция, понимание, что именно здесь и сейчас строится моя будущая жизнь.

Время, мне нужно время, и я во всем разберусь.

Понимания со своими однокашниками у меня так и не получилось. Все оставшиеся четыре года учебы ни с кем из ребят я так и не сошелся. Они с того дня смотрели на меня как на чужака.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.