Смертельная битва - [19]

Трое лучших мастеров боевых искусств определились к ночи. Кун Лао по очереди сразился с каждым из них. Несмотря на их отвагу и то обстоятельство, что двое из них участвовали в Смертельной Битве впервые, Кун Лао быстро расправился с каждым. Первый его соперник — мускулистый малый, называвший себя Ульфилой Остготским, — боевыми искусствами не владел, но яростно нападал на противника с дубинкой, утыканной острыми шипами, и щитом, однако он быстро выбился из сил. Другой — старый соперник Кун Лао, мавританец Махада, во время боя читавший стихи из ведического «Гимна творения», — бился храбро, но в схватке потерял несколько зубов, а вместе с ними способность декламировать и уверенность в своих силах. Третий поединщик — римский борец по имени Тойзар — доставил Кун Лао несколько неприятных моментов, когда прижал его к земле, но боль от ран, которые чемпион сам себе нанес острыми колючками, прибавила ему сил, и он сумел сбросить с себя противника. Раньше, мелькнуло в голове Кун Лао, сила талисмана просто не дала бы сопернику возможности свалить его на землю.

В течение всего дня Кун Лао продолжал ощущать присутствие чего-то сверхъестественного, однако до сих пор он не видел и не слышал ничего такого, что могло бы вызвать его беспокойство.

После победы над Тойзаром, которую он одержал, бросив обессилившего соперника через плечо, Кун Лао повернулся к хозяину, поклонился, расставил ноги в боевой стойке, опустил вниз руки и встал в ожидании. Спустя миг, показавшийся вечностью, Шен Цун усмехнулся.

— Твоя победа впечатляет, — проговорил хозяин. — Тем более что, как мы заметили, ты впервые сражался без помощи магии.

— Религия — это не магия, — парировал выпад Шен Цуна победитель.

— Об этом можно спорить, но не теперь, — ответил Шен Цун, продолжая усмехаться. — Я хотел лишь отметить, что ты сражался без своего амулета, и это достойно уважения. — Глаза преждевременно состарившегося колдуна сузились, кустистые седые брови уперлись в переносицу. — Ты победил — пока. Но тебя ждет еще одна схватка.

— Ты же видишь, — спокойно сказал Кун Лао, — я жду тебя.

Шен Цун бросил на него долгий взгляд, потом сделал согнутым пальцем знак стоявшей справа от его трона фигуре в капюшоне.

— Веер, — бросил хозяин.

Фигура запустила руку куда-то в глубь одежд и достала складной веер из тонкой рисовой бумаги. Шен Цун начал неспешно им обмахиваться; хоть движения его казались неторопливыми и даже ленивыми, полотнища знамен, укрепленных на дальней стене, затрепетали.

Усмешка на лице Шен Цуна стала шире. От застывшей на его лице, Похожем на обтянутый кожей череп, неестественной ухмылки, в которой не было и намека на радость, по телу Кун Лао побежали мурашки.

— Тебе известно, — спросил Шен Цун, — что в этом году я решил не участвовать в турнире?

— Мне очень жаль об этом слышать.

— Я верю тебе, — ответил Шен Цун. — Желаешь ли подойти и принять мои поздравления с победой?

Боевая поза Кун Лао оставалась неизменной.

— Ты прекрасно знаешь, что это противоречит правилам Смертельной Битвы. Победитель должен сразиться с хозяином или — если хозяин турнира по какой-то причине не может участвовать в состязании — с тем бойцом, которого хозяин выставит вместо себя.

— Конечно, — проговорил Шен Цун. — Иначе победитель не выиграет главный приз: год жизни, на который он не состарится до следующей Смертельной Битвы.

Кун Лао локачал головой.

— Я сражаюсь не ради этого приза, и другие собравшиеся здесь бойцы, думаю, тоже. Победа для них — вопрос чести, а не награды.

В этот момент монах ощутил тревожившее его присутствие чего-то сверхъестественного сильнее, чем раньше. Что бы ни произошло, кто бы ни должен был появиться, долго теперь это существо не задержится.

— Возможно, ты прав, — согласился Шен Цун. Ухмылка на его губах в последний раз вспыхнула и угасла. — Какой толк в жизни, если в ней нет места чести… если мы не властны над своей собственной душой.

Шен Цун жестом отослал слугу на место, продолжая пристально смотреть на Кун Лао, потом хлопнул один раз в ладоши. За пределами двора раздался стон, звук которого походил на скрип несмазанных колес перегруженной телеги, потом лязг и грохот, будто подняли большую цепь и с силой бросили ее на каменный пол. Вслед за этим из темного пространства позади огнедышащих драконов донеслись глухие звуки тяжелых шагов.

— В этом году, — сказал Шен Цун, — я решил не участвовать в турнире. Я уже немолод, Кун Лао, и будет лучше, если на этот раз вместо меня выступит другой участник состязаний.

Когда во тьме стали вырисовываться очертания какого-то огромного, неуклюжего существа, звук тяжелых шагов еще более усилился. Очертания эти напоминали человеческие, но ростом существо было под восемь футов и конечностей у него было больше, чем у людей.

По мере приближения чудовища ощущение присутствия незримой и грозной злой силы, которое все время преследовало Кун Лао, обострилось еще сильнее. Причем зло это было гораздо больше исходящего от Шен Цуна — колдун, по крайней мере, был человеком.

А эта тварь к роду человеческому явно не принадлежала. Наклонив голову и пройдя в ворота, она встала посреди освещенного пламенем двора, ее красные глаза внимательно разглядывали присутствовавших. Многие из сидевших в амфитеатре героев закричали от страха, а когда чудовище с кожей цвета бронзы зарычало и стало двумя верхними из четырех мускулистых лап бить себя в грудь, две нижние нетерпеливо протянув к Кун Лао, крики переросли в вопли. Мышцы каждой из четырех рук в запястьях были перехвачены железными обручами, к которым крепились цепи, и каждый из трех пальцев на обеих нижних руках загибался от неуемного желания схватить и растерзать жертву. Заостренные уши чудовища подергивались от очевидного удовольствия, которое доставляли ему вопли побежденных бойцов.