Смерть зверя с тонкой кожей - [25]

Машина уже ждала. Он сказал водителю ехать домой. На Мэлл он открыл окно. Влажно блестела зелень, девушки оделись в летние платья. Расцвели в одну ночь, как цветы после дождя. Чудо, которое не устаёшь видеть каждый год. Там бедро, тут грудь или локон – Смит откинулся на сиденье и улыбнулся, вспомнив Джоан Эбботт и её очаровательные округлости. Наверное, не стоило принимать всерьёз её «нет». Женщины всегда говорят одно, а хотят другого. Беда в том (это кроме вины перед Ричардом), что он побаивался женщин. Любил их, хотел, но – побаивался. Разумеется, физиология время от времени брала своё, но отношения выходили недолгими. Как и многие другие, Смит боялся привязанности. Неудивительно, что он до сих пор сидит в холостяках.

Фрэнк всё ещё думал о Джоан, когда машина свернула с Сент-Джеймс-стрит на Пикадилли. Возле отеля «Ритц» он заорал «Тормози!» и выскочил наружу в уверенности, что видел Эбботта. Вернулся красный и запыхавшийся. Господи, да я совсем не в форме – пришло в голову.

Они медленно двигались по Пикадилли. Фрэнк вглядывался в толпы пешеходов, уже не обращая внимания на девушек и всё ещё продолжая разыскивать Эббота. Хоть и понимал, что это нелепо.

Он продолжал думать об Эбботте. Уже у Куинс-Гейт, на самом подъезде к дому, он попросил водителя вернуться в офис. Ему вдруг захотелось ещё раз прослушать ту запись. Быть может, упущена какая-то мелочь, зацепка. Что-нибудь.

…Он прокручивал запись снова и снова. Ничего нового. Голос Эбботта звучал так же, как всегда: спокойный и уравновешенный. Фрэнк позвал Элис, но время шло за пять и она спешила домой – принять душ и заняться домашними делами.

– Извини, что задерживаю.

– Ничего страшного, – ответила она, по обыкновению опустив глаза.

На Элис тоже было летнее платье, и когда она наклонилась к магнитофону (вообще-то мысли её блуждали где-то возле очень недурной пары джинсов в обтяжку), стала видна дорожка между двух холмиков – там, где кончалась шея.

Фрэнка кинуло в жар, он попытался смотреть в сторону.

Она была привлекательна. Это удивило его (он находил её привлекательной каждый год – примерно на полчаса – и каждый раз удивлялся).

Он прислушался к её голосу из магнитофона и удивился ещё раз – силу чувств в нём.

– Он на самом деле тебе нравился? – спросил Фрэнк, выключая запись.

– Да, – ответила она, не поднимая глаз.

Смит хотел спросить ещё что-то, но не решился. Помешала обычная застенчивость.

– Поздно уже. Я подброшу тебя до дому.

В машине его не оставляло ощущение, что стоило бы узнать побольше о ней и Эбботте. Может из-за странного весеннего настроения, может – тёплый весенний вечер, близость женского тела, внезапно прорвавшийся запах женщины.

– Он приглашал тебя с собой?

– Ричард? Несколько раз. Когда у него открывался свободный вечер.

– Он не говорил чего-нибудь…м-м-м…что может помочь нам? Хочу сказать…чего-нибудь…странного?

Честно говоря, он сам не знал, что хочет сказать.

– Мне он всегда казался совершенно нормальным.

– О чём вы говорили?

– Не знаю. Ничего такого. Нет, не помню.

До Холланд-парк-роуд ехали в молчании.

– Ты когда-нибудь…

Он запнулся. Опять чёртова застенчивость.

– У тебя было что-нибудь с ним?

Элис удивлённо посмотрела на него:

– Нет, – она улыбнулась. Ложь далась с легкостью, удивившей её саму. Её с детства учили быть вежливой и правдивой.

– А если и было?…

– Ну, может, ты бы узнала бы что-нибудь, чего мы не знаем.

Элис горько рассмеялась:

– Точно. Узнала бы. Надеюсь, узнала бы.

– Извини. Я имел в виду…я хотел сказать, – Фрэнк почувствовал, что краснеет, – Забудь.

Машина остановилась. Элис поблагодарила его и вышла.

– Никогда в голову не приходило, – обернулась она, перед тем как исчезнуть в подъезде.

Ножки у девочки – это что-то, в который раз подумал Смит.

Если Смит думал о женщинах, то Элис мечтала наконец оказаться дома и пропеть тонким голоском: «Мама дома, Солли. Мама дома».

Соломоном звали канарейку – Элис она напоминала старого, мудрого еврея. И хоть пела канарейка нечасто, но делала это с большим чувством. Песнь Соломонова.

К моменту, когда Фрэнк добрался до дому, беспокойство, мучавшее его весь день, стало ослабевать. Просторные комнаты, изящество тщательно подобранной дорогой мебели, комфорт, тишина, свет, льющийся из высоких окон – всё тут успокаивало и смывало накопившееся за день напряжение.

Он облегчённо вздохнул, положил чемоданчик и прошёл в гостинную. Где пережил сильнейшее потрясение.

В его любимом кресле, лицом к двери удобно расположился Ричард Эбботт – собственной персоной.

– Я же говорил, что свяжусь с тобой.

Фрэнк с трудом верил своим глазам, но ошибиться было невозможно: то же лицо – костистое, с квадратным подбородком – разве что глубже ушли глаза, сильнее впали щёки. И голос – тот же голос – moderato, с лёгкой хрипотцой.

Смит не знал, о чём говорить и что делать. Особенно – что делать. А делать что-то требовалось срочно. Бросил взгляд на телефон – чудесно переместившийся поближе к Эбботту.

– Пожалуйста, Фрэнк, – Эбботт покачал головой, – не надо спешки.

Его пиджак распахнулся, демонстрируя пистолет в подмышечной кобуре.

– Профилактика – не всегда лучшее лекарство.