Смерть в театре «Дельфин» - [15]

— Лично я не нахожу ничего предосудительного.

— Да, но стоит только сказать «Шекспир», как поднимется буря. И какая!

— По-моему, сам Шекспир только и делал, что вызывал бури. Подумай, как в его время звучал «Генрих VIII». Ладно, давай дальше. Кому ты хотел бы дать роль Шекспира?

— А ты не понял?

— Сердитому елизаветинскому старцу, не так ли? Одинок. Непредсказуем. Хитёр. Блистателен, как само солнце. Пегас из конюшни Хэзэвей. Неотразимый мужчина, точь-в-точь как на портрете Графтона.

— Ты угадал. Кто ещё может выглядеть и играть, как он?

— Господи! — пробормотал Джереми, проглядывая список действующих лиц и предполагаемых исполнителей.

— Вот именно. Я же говорю, что нельзя не догадаться.

— Боже, Маркус Найт!

— Конечно. Он поистине портрет Графтона, но написанный огнём. Вспомни его Хотспера! А Генрих Пятый? Меркуцио? А какой Гамлет!..

— Сколько ему лет?

— Сколько бы ни было, он никогда этого не покажет. Он может сыграть даже подростка.

— Послушай, а удавалось ли хоть раз поставить вещь с участием Маркуса, чтобы при этом не поднялись большие мутные волны?

— Ни разу.

— Говорят, что он в состоянии испортить моральный климат в любой труппе.

— Да, таков уж великий Марко.

— Помнишь случай, когда он внезапно прекратил игру и после паузы велел опоздавшим побыстрее садиться или убираться к чертям? После чего остальные актёры дружно провалили свои роли?

— Ещё бы мне не помнить. Имею непосредственное отношение к провалу, поскольку числился в режиссёрах.

— Говорят, что в последнее время он стал ещё более вспыльчив, ибо не находит в молодом пополнении ни капли рыцарства.

— По-моему, все это должно скрыть обычную раздражительность.

— Ладно, в конце концов это твоя пьеса. Кстати, я вижу, ты свёл в одном характере прекрасного юношу, обольстительного красавца и «мр. В.Х.»?

— Именно.

— Как ты посмел? — пробормотал Джереми.

— О, бывали и более сумасшедшие идеи.

— Ты, наверное, прав. Роль от этого только выиграла. Каким ты его видишь?

— Яркий блондин. Очень мужественный. Очень дерзкий.

— В. Хартли Грав?

— Возможно. Типаж подходящий.

— Разве его не считают плохим гражданином?

— Чушь.

— А «смуглая леди»? Розалин? Я вижу, ты проставил Дестини Мейд?

— Она так и просится сюда. От этой дамы невозможно отвести глаза. Она исключительно сексапильна и лично у меня вызывает ассоциации с клокочущей бездной. Она способна изобразить что угодно, если растолковать ей роль простыми английскими словами и очень-очень медленно. Кстати, она живёт с Марко.

— Может, кстати, а может, и не очень. А Энн Хэзэвей?

— Да любая не очень смазливая актриса с хорошим темпераментом, — пожал плечами Перигрин.

— Типа Герти Брейс?

— Да.

— Джоан Харт — очень милая небольшая роль. Я скажу тебе, кто хорош для Джоан. Эмилия Дюн. Знаешь её? Она работает в нашем магазине и понравилась тебе в том телешоу. В Стратфорде она была очень милой Целией, Нериссой и Гермией. Запиши её.

— Ладно. Видишь, я даже кляксу от усердия поставил.

— Все остальные роли не представляют сложности, насколько могу судить. Дрожь пробирает только при явлении невинного младенца.

— Он же умирает ещё до конца первого акта.

— И слава Богу! Меня приводит в полную растерянность видение немого подростка, который натягивает штанишки.

— Его будут звать Гарри.

— Или Тревор.

— Неважно.

— Декорации, чур, делаю я.

— Не будь ослом.

— Нет, согласись: ведь забавно вышло бы, а?

— Не волнуйся — ничего и никогда не будет. Я это нутром чую. Не будет ни-че-го: ни перчатки, ни театра, ни пьесы. Все это мираж.

Стукнула крышка почтового ящика.

— Ну вот. Судьба стучится в дверь, — заметил Джереми.

— Знаешь, на этот раз я даже гадать не буду, что там может быть, но по доброте душевной схожу и посмотрю.

Перигрин спустился с лестницы, вынул почту, однако для себя ничего не обнаружил. Наверх он шёл медленно и прямо с порога начал:

— Я же тебе говорю: ни-че-го. Все позади. Все растаяло, как мираж. Почта тускла и обыденна, как вода в канаве, и вся для тебя. Ой, извини!

Джереми разговаривал по телефону.

— Он как раз вернулся, — сказал он в трубку. — Будьте любезны, подождите секунду.

Затем Джер прикрыл трубку рукой и пояснил:

— С тобой желает побеседовать мистер Гринслэд.

Глава 3 Званый вечер

«Год назад, — думал Перигрин, — я стоял на этом самом месте. Проглянувшее из-за туч солнце позолотило башенку израненного „Дельфина“, и я буквально заболел этим театром. Я думал тогда об Адольфусе Руби, мечтал стать владельцем, как он… И пожалуйста! Видит Бог, я снова стою здесь, но теперь уже в лакированных ботинках, а не в своих прошлогодних башмаках».

Мистер Джей окинул взглядом подновлённые кариатиды, вставших на хвосты дельфинов, золочёную надпись над портиком, безупречно белый фасад и ажурное кружево решёток. Его взгляд излучал обожание, а в голове стучало: «Что бы ни произошло потом, это мгновение — прекрасно. Что бы ни случилось со мной, я буду оглядываться на сегодняшнее утро и говорить себе: был миг, когда я знал, что такое быть благословенным».

Пока Перигрин медлил перед зданием театра, из проулка к складам «Фиппс Браса» вышел человек.

— Доброго утра, шеф.

— Доброе утро, Джоббинс.

— Приятно смотрится, а?