Смерть в Миракл Крик - [5]

– Всем встать. Заседание Суда Скайлайна по уголовным делам объявляется открытым. Председательствует почтенный Фредерик Карлтон III, – провозгласил судебный пристав. После первых слов все действительно встали. Кроме Пака. Он сжал руки на подлокотниках инвалидного кресла так, что на кистях и запястьях вздулись вены, как будто он пытался удержать вес своего тела на руках. Янг хотела было помочь ему, но остановила себя, понимая, что для него тяжелее принять помощь в такой мелочи, чем не встать вовсе. Пака очень волновало то, как он выглядит со стороны. Соответствие правилам и ожиданиям – основополагающие корейские черты, которые, как ни удивительно, вовсе не были присущи ей самой (Пак говорил, что богатство ее семьи обеспечило ей иммунитет). И все же она понимала его раздражение, когда он единственным остался сидеть посреди возвышающейся над ним толпы. Это делало его уязвимым, как маленькое дитя, и ей пришлось бороться с собой, чтобы не накрыть его руками, прикрывая неловкость ситуации.

– Суд призывает к порядку. Дело номер 49621. Содружество Виргинии против Элизабет Уорд, – объявил судья и постучал молоточком. Как по сигналу, оба кондиционера отключились. Звуки ударов по дереву многократно отразились от сумрачного потолка, прежде чем стихнуть.

Все официально: Элизабет на скамье подсудимых. Янг почувствовала укол в груди, словно спавшая ранее клеточка облегчения и надежды взорвалась и теперь распространяла электрические импульсы по всему телу, прогоняя страх, отравлявший ей жизнь. Прошел почти год с тех пор, как Пака оправдали, а Элизабет взяли под стражу, но Янг до сих пор до конца не верилось, казалось, это чья-то шутка, а сегодня, в день начала суда, объявят, что настоящие обвиняемые – они с Паком. Но теперь ожидание закончилось, и после нескольких дней представления доказательств – чрезвычайно веских доказательств, как выразился прокурор, – Элизабет признают виновной, а они получат деньги по страховке, их жизнь пойдет своим чередом. Жизнь продолжится.

Начали заходить присяжные. Янг смотрела на них. Эти двенадцать человек, семь мужчин и пять женщин, верили в высшую меру наказания и поклялись, что готовы голосовать за смертную казнь путем инъекции. Янг узнала об этом на прошлой неделе. У прокурора было тогда особенно хорошее настроение, а когда она спросила причину, он объяснил, что потенциальных присяжных, которые наиболее вероятно встали бы на сторону Элизабет, отстранили из-за того, что они выступили против смертной казни.

– Смертная казнь? Виселица, что ли? – переспросила она.

Должно быть, тревога и отвращение отразились у нее на лице, потому что Эйб перестал улыбаться.

– Нет, инъекция, наркотик вводят в вену. Совершенно безболезненно.

Он объяснил, что Элизабет не обязательно приговорят к смерти, что это лишь один из возможных исходов. И все равно ей было страшно видеть ее сегодня здесь. Этот ужас наверняка отразится на ее лице, выражая протест против имеющих власть прервать ее жизнь.

Теперь Янг заставила себя посмотреть на Элизабет, сидящую за столом защиты. Она и сама напоминала юриста, со светлыми волосами, стянутыми в пучок, в зеленом костюме, жемчуге, черных туфлях. Янг сначала ее даже не заметила, настолько она отличалась от своего обычного вида: неряшливый хвостик, мятый спортивный костюм, разномастные носки.

В этом была своеобразная ирония: из всех родителей их маленьких пациентов, Элизабет была самой неопрятной, и при этом у нее был самый адекватный ребенок. Генри, ее единственный сын, был воспитанным мальчиком, который, в отличие от многих других пациентов, мог ходить, говорить, не нуждался в подгузнике, и у которого не случалось припадков. Во время знакомства мама близнецов с аутизмом и эпилепсией спросила Элизабет, зачем Генри это лечение, ведь он выглядит здоровым. Она тогда нахмурилась, словно оскорбилась. Она перечислила список – ОКР, СДВГ, нарушения сенсорной обработки, РАС – и рассказала, как ей тяжело все время искать новые экспериментальные методы лечения. Казалось, она не догадывается, как выглядят ее жалобы среди детей в инвалидных колясках и с зондами для кормления.

Судья Карлтон попросил Элизабет встать. Можно было ожидать, что Элизабет расплачется, пока он зачитывает обвинения, хотя бы опустит глаза и покраснеет. Но она твердо смотрела прямо на судью немигающим взором, на щеках ни пятнышка. Янг изучала ничего не выражающее лицо Элизабет и гадала, не потеряла ли она от шока способность чувствовать. Но девушка выглядела не пустой, просто серьезной. Даже почти счастливой. Возможно, такое впечатление складывалось потому, что Элизабет привычно было видеть беспокойно хмурящейся, а без этого она казалась довольной.

А может, в газетах писали правду? Может, она мечтала избавиться от сына, и теперь, когда его больше нет, она наконец обрела покой? Может, она просто была монстром?

Мэтт Томпсон

Он многое готов был отдать, чтобы сегодня быть в другом месте. Может, не правую руку целиком, но оставшиеся три пальца уж точно. Он и так уже калека, пальцем больше, пальцем меньше, неважно. Он не хотел видеть репортеров, вспышки камер, устремлявшихся на него, как только он совершал ошибку и закрывал лицо руками. Он смущался, представляя себе, как вспышка отражается от блестящего шрама на пухлой культе, оставшейся от его правой руки. Он не хотел слышать шепотков: «Смотрите, вот тот доктор-импотент». Не хотел смотреть в глаза Эйбу, прокурору, который лишь один раз взглянул на него, склонив голову набок, будто решая головоломку, и спросил: