Смерть в Миракл Крик - [22]

Помещение магазина было размером с грузовой лифт и внешне тоже его напоминало. Толстое стекло отделяло покупателей от похожей на сейф комнатушки, где были выставлены продукты, а рядом с окошком кассы висела табличка: «Пуленепробиваемое стекло. Клиент наш король. Открыто с 6:00 до 24:00, без выходных.» Как только мама отперла пуленепробиваемую и, судя по всему, не пропускающую запахи дверь, Мэри уловила аромат мясных деликатесов.

– С шести до полуночи? Каждый день? – сказала Мэри с порога. Мама смущенно улыбнулась Кэнгам и провела Мэри по коридору, мимо морозильника с мороженым и прибором для нарезки колбасы. Как только они ушли в заднюю комнатку, Мэри повернулась к матери.

– И как давно ты об этом узнала? – спросила она.

Лицо матери исказила боль.

– Ме-хе-я, все это время я думала, что буду просто помогать, в роли ассистента. Я только вчера вечером поняла, что они планируют отойти от дел. Я спросила, не собираются ли они нанять еще кого-либо в помощь, хотя бы раз в неделю, но они заявили, что не могут себе этого позволить, ведь они оплачивают твою школу, – сказала мама, сделала шаг назад и открыла дверь, за которой оказалась каморка. Там лежал матрас, занимавший собой почти весь бетонный пол. – Они устроили мне место, где я могу поспать. Не каждый день, а только если слишком устану, чтобы ехать домой.

– Тогда почему я не могу жить здесь с тобой? Я могу и в школу здесь ходить, а после школы приходить помогать, – сказала Мэри.

– В округе ужасные школы. А ночью тебе здесь вообще нельзя находиться. Опасно, много бандитов, и… – мама закрыла рот и покачала головой. – Кэнги могут привозить тебя в гости по выходным, но это так далеко от их дома… Мы не можем слишком много от них требовать.

– Это мы-то от них требуем? – удивилась Мэри. – Они обращаются с тобой, как с рабыней, а ты все терпишь. Я не понимаю, зачем мы вообще сюда приехали. Что такого прекрасного в американских школах? Да они на математике проходят то, что я уже в четвертом классе знала.

– Понимаю, сейчас тяжело, – сказала мама, – но это ради твоего будущего. Надо принять то, что есть, и справляться как можно лучше.

Мэри хотела упрекнуть маму в том, что та сдалась, не пытается бороться. В Корее она так и поступила, когда отец впервые рассказал о своих планах. Мэри знала, что маме идея не нравилась, она подслушала их ссоры, но потом мама сдалась, как всегда, как сейчас.

Мэри промолчала. Она сделала шаг назад и прищурилась, чтобы лучше рассмотреть маму – женщину, у которой слезы текли между сжатыми в молитвенном жесте пальцами. Она отвернулась и вышла.

Мэри оставалась в магазине весь день, а Кэнги ушли отпраздновать выход на пенсию. Она была разочарована в матери, но не могла не отметить ловкость и энергию, с которой та управлялась с магазином. Мама училась этому всего две недели, но уже знала большинство покупателей, приветствовала их по имени, расспрашивала об их семьях – все по-английски, хотя и запинаясь, с акцентом, но все же лучше, чем могла бы сама Мэри. Она во многом вела себя с покупателями по-матерински: предугадывала, что им нужно, поднимала им настроение своим ласковым, почти кокетливым смехом, в то же время сохраняя при необходимости твердость, например, когда приходилось напоминать некоторым покупателям, что на продовольственные карточки нельзя приобрести сигареты. Наблюдая за матерью, Мэри подумала, что той здесь, похоже, нравится. Не поэтому ли они здесь остались? Потому что управление магазином лучше тешило ее самолюбие, чем просто роль матери?

Уже вечерело, когда вошли две девочки. Младшей было лет пять, старшая – ровесница Мэри. Мама мгновенно отперла дверь.

– Аниша, Тоша, какие вы сегодня нарядные, – сказала она и обняла их. – Познакомьтесь, это моя дочь, Мэри.

Мэри. Как странно прозвучало имя, произнесенное знакомым веселым голосом матери, как какое-то совершенно новое слово. Неестественно. Неправильно. Она стояла молча, а младшая девочка с улыбкой сказала:

– У тебя хорошая мама. Она дает мне конфеты.

Мама рассмеялась, дала конфету и поцеловала девочку в лоб со словами:

– Так вот зачем вы приходите каждый день.

Старшая девочка сказала ее матери:

– Представляете, я получила высший балл по математике!

– Вау! Я же говорила, что ты справишься, – ответила мама.

Девочка обернулась к Мэри со словами:

– Твоя мама всю неделю помогала мне разбираться с делением столбиком.

После их ухода мама сказала:

– Разве не чудесные девочки? Мне их так жалко, их отец погиб год назад.

Мэри хотелось бы их пожалеть. Хотелось испытать гордость, что эта всеми любимая щедрая женщина – ее мама. Но она могла думать только о том, что вот эти девочки каждый день будут ее видеть и обнимать, а не она.

– Опасно так открывать дверь, – сказала Мэри. – Какой смысл в пуленепробиваемом стекле, если ты сама пускаешь всех подряд?

Мама долго на нее смотрела, наконец произнесла «Ме-хе-я» и попыталась обнять дочь. Мэри отошла, увернувшись от прикосновений, и сказала:

– Меня теперь зовут Мэри.

В тот день Мэри, обращаясь к матери, стала говорить просто мама, а не Ум-ма. Ум-ма – это та мать, которая вязала дочери мягкие свитера, заваривала ей ячменный чай после школы и играла в камешки, выслушивая, что произошло за день. И еще делала ланчи – все в ее школе завидовали особым ланчам, которые давала ей с собой Ум-ма. Обычно школьники берут с собой рис с кимчи в коробочке из нержавеющей стали. А Ум-ма всегда добавляла что-нибудь вкусненькое: мягкие кусочки рыбы без косточек, яичницу на горке риса, напоминающую заснеженный вулкан, извергающий желток, кимбап в морской капусте с японской редькой и морковкой, и даже юбу чобап, жареный тофу, наполненный клейким сладким рисом.